— Теперь все ясно, — заметил Гильбур.
— Нет, вам еще не все ясно, — донесся насмешливый голос Дрэйка. — Это я организовал через миссионера Скотта продажу десяти тысяч тонн индонезийского риса и пяти тысяч тонн сахара. Но пусть это вас больше не волнует. Я купил этот рис и сахар здесь, через биржу. А вот если бы мы не договорились, Скотт отказался бы от продажи, а вы обязаны были бы заплатить очень крупную неустойку покупателю или доставить этот рис и сахар, купив его у меня втридорога.
— Та-а-ак! — только и нашелся сказать потрясенный Гильбур, со страхом и ненавистью думая о паутине, опутавшей его кругом. Он решил, что надо срочно предупредить Джима через Бекки об отмене поручения к Скотту.
— А когда они отпустят мальчика? — услышал он шепот жены.
— А как сын? — поспешно спросил Гильбур.
— Считайте, что он на свободе, — ответил Дрэйк и добавил: — до тех пор, пока вы будете пай- мальчиком, иначе… — Дрэйк замолчал.
— Что иначе? — рассердился Гильбур, не терпевший угроз.
— Вы ведь тоже не гарантированы от заболевания «негритянской болезнью», — ответил Дрэйк и повесил трубку.
Гильбур швырнул трубку и, положив мозолистые руки на стол, устремил взгляд через окно на дорогу, где двигались фермеры-кочевники. Он вспомнил борьбу Бербанка, Стронга-отца, Стефансона и многих других, восставших против реакции, и стукнул кулаком по столу.
— Ты поступил, как отец, — сказала жена, подходя к нему. Она быстро наклонилась и поцеловала руку Гильбура.
— Не смей этого делать! — в ужасе закричал Гильбур, человек, в котором умирала совесть.
Глава XII
В гостях у «Святого дьявола»
Океанский теплоход «Стар» держал путь к берегам Америки. В каюте первого класса помещалась советская делегация, направлявшаяся на Международный конгресс по борьбе с вредителями и болезнями растений.
В этот послеобеденный час все четверо лежали в шезлонгах на верхней палубе и для практики говорили по-английски. Профессор Сапегин, стройный, пожилой мужчина среднего роста, с быстрыми карими глазами и небольшими, свисающими вниз усами, говорил об Америке с уверенностью человека, хорошо знающего подоплеку событий.
Свежий океанский ветер обдувал его высокий лоб и трепал густые черные волосы, тронутые сединой. Привычным движением Сапегин время от времени приглаживал волосы и с удовольствием глубоко вдыхал солоноватый океанский воздух.
Его сопровождали три молодых студента. Профессор, отдыхая после обеда, для практики задавал своим юным спутникам вопросы по-английски и требовал четкого ответа. Лучше всех говорил высокий темноволосый Роман. У младшего из спутников, Анатолия, хромало произношение. Невысокий, крепкий Егор, превосходно владевший немецким, чешским, польским, болгарским, узбекским, киргизским языками, по- английски говорил напряженно, хотя читал свободно даже научную литературу.
Разговор велся урывками. Наконец Сапегин замолчал, очарованный океаном. Все безбрежное пространство было заполнено двигающимися синими глыбами. Кружевной слой пены дрожал, меняя свои узоры над проносившимися валами. Ни на одно мгновение цвет воды не оставался постоянным: синий переходил в голубой, бирюзовый, зеленый.
Вспомнились Сапегину родные берега Черного моря. Вспомнились чудесные полотна Айвазовского — картины моря, которым по мастерству нет равных. Мысли профессора унеслись в прошлое. Давно ли его молодые помощники носили пионерские галстуки! Великое дело — привить с детских лет страсть к научной работе! Пусть они еще студенты, а все же и они уже известны как молодые ученые. Каждый из них имеет научные труды. Что касается Анатолия, с детства увлекавшегося «бабочками, мошками и жучками», он имеет уже одиннадцать научных работ. Пусть это пока небольшие статьи в несколько страничек, на узкую тему, в специальных журналах, но все же это — результат собственных научных наблюдений.
Егор Смоленский был его приемным сыном. Он потерял родителей еще во время блокады Ленинграда. Случилось так, что, вылавливая из полыньи на Неве рыбу, оглушенную авиабомбой, он был ранен осколком и попал в госпиталь, где в это время лежал раненый Сапегин. Егор стал фронтовым воспитанником Сапегина и уехал с ним после госпиталя в часть. Юноша отличался хладнокровием, и сейчас он не обращал на любопытных пассажиров ни малейшего внимания. Его непокрытая белокурая голова ни на одно мгновение не повернулась ни к репортеру, ни к фотографу, увивавшимся возле них. Круглое веснушчатое лицо с коротким прямым носом, небольшими, чуть прищуренными серыми глазами и большим, массивным, слегка выдающимся вперед подбородком выражало спокойствие и уверенность. Прошло несколько лет со времени событий в Пчелином Городе на Ореховом Холме (так в детстве они называли одну из колхозных агролабораторий в Киргизии). Там они помогали превращать плодовые леса в лесосады. Егор стал волевым юношей с очень уравновешенным и твердым характером.
Его любовь к охоте еще больше окрепла, но несколько изменила свое направление.
Охота за новыми открытиями в науке — вот что сдружило всех троих: Егора, Анатолия и Романа.
Долговязый Ромка стал стройным, высоким и красивым юношей с голубыми глазами и вьющимися темными волосами.
На Егоре были серые брюки в полоску и голубая шелковая рубашка с короткими рукавами. Он был без галстука. На Романе был дорогой коричневый костюм с огненными полосками, бордовая шелковая сорочка с модным пестрым галстуком, а на голове красовалась не менее изысканная шляпа кофейного цвета. Между шезлонгами Егора и Романа стоял шахматный столик. Разговаривая с Сапегиным, они играли в шахматы.
Слева от профессора сидел Анатолий Батов. Это был тонкий невысокий юноша. По натуре он был сдержан и замкнут и держался чуть-чуть напряженно, как обычно держатся очень скромные люди в толпе. Сейчас Анатолия смущали гулявшие на палубе пассажиры. Они беззастенчиво или со скрытым любопытством разглядывали советскую делегацию, привлекавшую всеобщее внимание.
Батов всегда и во всем был подтянут: в этом был элемент своеобразного щегольства. Его волосы, гладко зачесанные назад, всегда были в порядке, так же как и подкрахмаленный воротничок, и превосходно отутюженный темный костюм, и темный, строгий галстук. Во всем Анатолий любил предельную точность. За выпуклыми очками в роговой оправе его большие темные глаза светились неистощимым любопытством. На коленях Анатолий Батов держал раскрытый американский научный журнал, успевая одновременно просматривать иллюстрации, беседовать и наблюдать за океаном и за пассажирами.
Все трое, под руководством профессора Сапегина, составляли одну из групп советских ученых, помогавших немецкому народу сражаться с шестиногими врагами на полях Восточной Германии. Эти крылатые и ползающие сельскохозяйственные диверсанты были сброшены с американских самолетов. Трое юношей отличились в этой борьбе и как организаторы и как ученые. По окончании работы в Восточной Германии им всем предстояла длительная научная командировка в Китай, через Францию и Америку, а если удастся — с заездом в Индонезию и Индию для изучения очагов распространения вредителей.
Советский Союз давно уже помогал соседним странам уничтожать вредных насекомых.
Но гораздо больше толку было бы в том случае, если бы, например, истреблялась саранча не только в соседнем Иране, но уничтожались бы огромные очаги в Индии, откуда она тысячами прилетала на иранские поля. Эта командировка только подтвердила неизменную благожелательность Советского Союза.
Приглашение на Международный конгресс было получено только восемь дней назад. Времени на сборы оставалось в обрез. Так как группа профессора Сапегина должна была все равно проезжать через Америку и профессор был назначен делегатом на конгресс, то молодым ученым было поручено помогать ему
