— Когда ты только все успеваешь — и жуков увидеть, и реаплан услышать? Я вот ни хрена не вижу, кроме этой грязищи.
— Высоко сижу, далеко гляжу… А ну, стой!
— Что опять? — с досадой сказал я, но остановился охотно.
— Вон туда посмотри. Вон, левее…
— И что?
— Ну, глаза-то разуй!
Я вытер с лица брызги грязи, присмотрелся. В следующую секунду меня прошиб холодный пот. Там был большой остров, и на нем поднимались стебли болотной капусты. Ее длинные листья, окаймленные бордовой полосой, невозможно было не узнать.
— Уходим, только тихо, — осторожно проговорил Щербатин. — Ластами не шлепай, ладно?
— Поучи бабушку кашлять, — ответил я.
Однако Щербатин был прав. Мне во всех красках вспомнилась картина, как на таком же островке полегла почти вся команда «Крысолов».
— Нет, — сказал я через некоторое время. — Эти листья можно есть. Нужно набрать немного, а то через полчаса я просто свалюсь.
— Ты уверен? — Щербатину тоже ужасно хотелось съестного, но он боялся.
— Давай так — я оставлю тебя где-нибудь в лопухах, а сам быстренько, аккуратненько…
— Ага, а там тебя завалят, и буду я тут куковать, как Соловей-разбойник под калиновым кустом. Нет уж, подыхать — так всем коллективом.
— Ну, дело твое. — Я достал из мешка ружье. — Смотри в оба, ладно?
— Буду твоими глазами на затылке, — пообещал Щербатин.
Едва лишь добравшись до огорода, я не выдержал и вцепился зубами в сочный лист. Вкус был как у обычного огородного салата. Сначала я просто пихал листья в рот и торопливо заглатывал — вакуум в желудке, казалось, готов был всосать полмира.
— Эй, эй! А мне? — возмутился Щербатин.
Я, не глядя, сунул назад большой мясистый лист, Щербатин ловко поймал его зубами и тут же начал хрустеть.
— Ну все — набираем и уходим, — сказал он. — Нечего тут пастись.
— Набираем за пазуху и в живот, — возразил я. — Набирать надо больше.
— Ну, тоже правильно…
Видимо, неспроста родилась поговорка «Чем дальше в лес — тем больше дров». На краю огорода листья росли точно такие же, что и в глубине. Тем не менее какой-то дурной рефлекс двигал моими ногами, меня тянуло все дальше и дальше, пока мы не оказались в самой гуще капустных зарослей, сами не свои от голода и жадности. Я срывал листья, распихивая их в карманы и под одежду, Щербатин как-то умудрялся отхватывать куски зубами на ходу. Чувство осторожности было при этом забыто напрочь.
Так продолжалось, пока я не услышал за спиною испуганное щербатинское «ой!». Я поднял глаза — и недожеванный лист вывалился у меня изо рта. Прямо перед нами, не далее чем в десяти шагах, стояли ивенкская женщина и двое ребятишек. Она стояла неподвижно, словно заколдованная, и смотрела на нас. У ее ног я увидел две корзины, полные капустных листьев.
— Ну, все… — услышал я обреченный вздох Щербатина.
Время шло, ничего не происходило. Разве что из зарослей выбежали еще двое детишек и прильнули к матери. Она завернула их в свою широкую юбку.
— Они одни здесь, — сипло проговорил я. — Без мужиков.
— И что? — отозвался Щербатин. — Все равно надо уходить.
— Не так сразу. — Мой голос начал терять твердость. — Если она позовет своих, мы далеко не уйдем. А она позовет.
— Ты что задумал? — произнес Щербатин не своим голосом.
— Ничего. Молчи… — Я начал медленно поднимать ружье.
— Беня, остановись. Давай просто уйдем, и все.
— Мы не уйдем. Нас догонят и порежут на куски.
— Беня, не вздумай! — заорал Щербатин прямо мне в ухо. Его голос напугал женщину, она еще сильнее прижала детей.
— Черт побери… — У меня тряслись руки, мне хотелось провалиться сквозь землю. Но нам нужно было выжить. Убей или будешь убитым — этот первостепенный закон войны веками служил для оправдания убийств.
— Беня, давай уйдем. — Он принялся ерзать и подпрыгивать в своем мешке. У него не было рук, чтобы мне помешать, и он мешал, как мог. — Я не дам тебе стрелять в детей, ты просто псих!
— Конечно, не дашь, — выдохнул я. И тут же сам сорвался на крик: — Хватит меня нервировать, меня и так всего колотит!
— Беня, если боишься — брось им меня! — орал Щербатин. — Пусть меня режут на куски, а сам проваливай. Не трогай их! Уходите! Уходите отсюда! — повернулся он к ним.
Женщина видела, что я направил на нее ружье. Она, конечно, знала, что это такое. Но ей некуда было бежать, и она не могла бросить детей. Она просто обняла их длинными гибкими руками, обернула в юбку и опустила голову. С достоинством приготовилась к смерти.
— Уходите! — продолжал орать Щербатин, извиваясь и толкая меня в спину.
— Черт возьми! — простонал я и бессильно опустил ружье. — Хватит орать, Щербатин, заткнись! Успокойся! Я не собираюсь стрелять! Мы уходим.
— Да, да, мы уходим! — с напором крикнул он, словно боялся, что я передумаю. — Уходим прямо сейчас!
Через минуту я уже вовсю шлепал по болоту, не разбирая дороги. Щербатин в мешке так тяжело дышал, будто он, а не я, работал сейчас ногами.
— Что с тобой сделали, Беня? — проговорил он наконец. — Во что ты превратился?
— В образцового гражданина, — равнодушно ответил я.
— Неужели ты мог их убить?
— Если б мог — убил бы.
— А если б меня рядом не было?
— Заткнись! — зарычал я. — Нашелся тут гуманист, на чужой шее ехать!
— А это ты зря, — беспомощно ответил он, и мне стало так гадко, как никогда еще не было. У меня даже не хватило духа извиниться, и мы продолжали путь молча.
На мое счастье, повод заговорить появился сам собой. Я как раз разведывал шестом очередной свой шаг, как вдруг впереди блеснули глазки небольшого зверька, похожего на водяную крысу. Я видел их раньше, они не считались опасными.
— Не поджарить ли его ударом плазмы? — предложил Щербатин.
— Тихо… Погляди, что там у него?
Зверек кушал. Он пытался разгрызть тело какого-то маленького серого существа с вялой безволосой кожей. Это тельце болталось у него в зубах беспомощно, как тряпочная кукла.
Когда мы подошли, зверек вцепился в добычу зубами и попытался унести, но не смог справиться. Бросив все, он исчез под водой.
Я разглядывал его обед и никак не мог понять, что это такое. Большая голова, кривые лапки-прутики, узкая костлявая спинка… В этом виделось что-то знакомое, но все было слишком попорчено зубами.
Весьма озадаченный, я двинулся дальше и через минуту увидел еще одного зверька с такой же добычей в зубах. Он не дал нам шансов что-то рассмотреть, потому что очень быстро спрятался под островок вместе с трофеем.
Щербатин что-то пробормотал, а затем я совершенно отчетливо услышал слева от себя: «Эйо!»
У меня в один момент сердце ушло в пятки. «Эйо» — всем известный ивенкский клич, которым они привлекают внимание незнакомцев. Осторожно, словно стоя на канате, я повернул голову.
Плечистый длинноволосый ивенк возвышался над кустами в пяти шагах от меня. За его спиной — еще один, чуть дальше — трое других. У всех в руках грубые неуклюжие самопалы, на ремнях — знаменитые
