принимает. И пожалуйста – вот тебе еще одна мелкая неприятность...
Приходилось слушать, кивать, терпеть и делать вид, что все очень серьезно, что разделяешь старухино негодование и готов тотчас действовать...
– Молодой-то совсем от рук отбился, – слышался мстительный голос старухи. – Раньше – парень как парень. А щас каждый день пьяный. Все куда-то ходить, ходить... Домой – за полночь. А вчера с дружками орать стали песни, никакой возможности спать...
– Кто? – вяло спросил Дутов, отвлекаясь от своих дум и изнуряющей зубной боли. – О ком разговор?
– Да младший, – терпеливо пояснила старуха. – Зинкин сын.
– Паклаковой Зинки? – уточнил Дутов. Паклю он еще не знал. Пакля по-серьезному не попадался. – Так... И что?
– Я ж говорю! Разболтался совсем парень. Пьяный ночью ходить. Песни ореть. Вино сумками носить... Где такие деньги?
– Ага, – сказал Дутов и проставил загадочный знак на бумаге.
Моментально в его голове созрел нехитрый план. Послать участкового. Собрать жалобы с соседей. Составить протокольчик. Указать на недопустимость антиобщественного поведения. Одним словом, пустить все по накатанной колее. И вот: с одной стороны старуха успокоится на ближайшие две недели. С другой – лишний плюсик в актив райотдела. Пусть незначительный, но в отчетности не помешает.
– Ладно, Ильинишна, – сказал он, вставая и намекая на окончание разговора. – Будем принимать меры. Придет от нас человек – ты все ему расскажешь.
– Вот, вот! – обрадовалась старуха. – Кто придеть-то? Аркашка опять?
– Да, Аркадий Михалыч. Участковый, ты его знаешь.
– Скоро ждать?
– Ну... завтра. Может, через пару дней. Скоро.
Ильинична, уходя домой, словно на крыльях летела. «Кто после этого скажет, – думала она, – что я дряхлая и никчемная? Никто не скажет. Маленькая я, а столько во мне характера!»
«Маленькая ты, – думал в свою очередь Дутов, – а сколько ж от тебя вони...»
Вот уже второе утро Кирилл просыпался с чувством горечи и потери. Он до сих пор переживал из-за того разговора на повышенных тонах, который произошел с Машкой в ночном лесу. Он клял себя последними словами, что сорвался, но было поздно.
Может быть, сдали нервы, может, слишком много проблем и неприятностей свалилось на голову за последнее время... В любом случае, как считал Кирилл, он безнадежно упал в глазах Машки. И никогда больше она не скажет ему, что он надежный. Это было горько и обидно.
А все так хорошо начиналось! Разве мог Кирилл раньше помыслить, что у него с Машкой будут какие-то общие тайны, общие дела? Да еще какие дела! Он помнил, как шли они вместе по темному саду, держась за руки, как помогали друг другу, спасаясь от кошмарного чудовища. И ничего не боялся Кирилл в те минуты, пока Машка была рядом. Что угодно был готов сделать, лишь бы уберечь ее, помочь, защитить.
А чем все кончилось? Распустил сопли, разорался, накинулся на девчонку. Словно затмение какое-то нашло.
Теперь это паскудное затмение развеялось. Теперь Кирилл с радостью побежал бы с Машкой хоть на край света, без раздумий бросился бы в бой с сотней коров-мутантов. Да только она сама сказала – не нужно ничего. Наверно, разочаровалась.
Кирилл заметил, что волнуется, думая о ней. И думает, пожалуй, слишком часто. И все время представляет ее перед глазами: то собранную и серьезную, то растерянную, испуганную, слабую. И снова жутко хотелось защитить ее, обнять, утешить...
Кирилл все пытался вспомнить волшебные секунды на крыше будки, когда Машка обняла его. Он в той горячке даже не обратил внимания, даже не смог запомнить – как это было. И все пытался вернуть в память – как касается лицом ее лица, как гладит ее волосы.
Он думал, как классно было бы сейчас зайти к ней домой, поставить в угол оружие, неторопливо и серьезно что-нибудь обсудить. Вот это жизнь! Не то, что торчать на Гимназии и зевать от скуки, слушая, как кто-то кому-то собирается дать в рожу. Или уже дал. Или сам получил.
И вроде можно зайти. Вроде даже есть о чем поговорить. Но какое-то странное чувство не пускало. Казалось, что-то пролегло между ним и Машкой. Ну придешь... Привет – привет. А дальше?
Между тем, дома на антресоли все еще лежала полупустая жестяная коробка и ждала, когда в нее положат недостающую сумму. Кирилл уже понял, что ждать какой-то счастливой случайности не стоит. Никакой удачи не подвернется, если только сам не пошевелишься.
Кирилл сегодня направлялся к одному школьному товарищу. Еще в начале лета тот предлагал подработать на шиномонтажке, что стояла на трассе в десятке километров от города. В тот раз Кирилл отказался – в любой момент могла прийти повестка из военкомата – какая тут работа? И вообще, хотелось погулять напоследок.
Деньги там обещали не ахти какие, но если работать много, часов по двенадцать, если экономить, не покупать пиво и сигареты с фильтром... если, конечно, там еще осталось место. Сплошные «если». Мизерный шанс, за который приходится хвататься.
Погруженный в эти и другие размышления, Кирилл почти не смотрел по сторонам. Его приятель жил на одной из окраин, недалеко от Промзавода. Путь пролегал через пустынные и довольно унылые места.
Под мышкой Кирилл держал Машкин перфотрон, завернутый в полиэтиленовый пакет. Уже второй день он таскался с этой штукой и чувствовал себя довольно глупо. Перфотрон совсем не был похож на оружие в привычном понимании. Он был почти весь пластмассовый, легкий, словно пустой. И маленький, хотя и не настолько, чтобы спрятать в кармане. Игрушечный автоматик, да и только.
Сегодня Кирилл вообще хотел оставить его под кроватью, но в последний момент передумал. Все-таки шел один, да к тому же рядом Промзавод, с которым так и не определены отношения.
Кирилл продвигался между заброшенными автомастерскими и такими же обезлюдевшими теплицами. Здесь редко встречались люди. Разве что кто-то разбивал старый фундамент, добывая камни и кирпичи, или шел с лопатой и рюкзаком, срезая путь через огороды. В этих местах водились преимущественно бродячие собаки, и сейчас Кирилл иногда видел, как то одна, то другая перебегает тропинку.
Он не обратил внимания, когда очередная быстрая тень промелькнула среди руин где-то справа. Он поднял глаза, лишь когда заметил препятствие на тропинке впереди себя. Посмотрел – и остолбенел.
Сначала показалось, что кто-то глупо и жестоко пошутил над собакой, обвешав ее разной ерундой. Это действительно была собака – большая, лохматая, косолапая. Голова, во всяком случае, точно была собачьей. Но вот остальное...
Во-первых, Кириллу никогда не приходилось видеть таких крупных собак. Туловище казалось раздутым, словно кто-то накачал его насосом. Ноги – толстенные, мощные – подошли бы скорей лошади. Да к тому же все тело чудища покрывала драная полиэтиленовая пленка, прихваченная кое-где проводками, резинками и изолентой. Под пленкой жирно блестело живое мясо – получалось, что с собаки кто-то содрал клоки шкуры, прикрыв раны полиэтиленом.
Собака неловко двинулась с места. Кирилл тут же подался назад. Она шла неловко, наверно, это непомерное израненное тело мешало ей. Но потом вдруг неожиданно сильно прыгнула и оказалась совсем рядом.
В воздухе тут же растеклось омерзительное зловоние. Собака словно гнила заживо. И в самом деле, с малого расстояния стало видно, что ее тело сплошь воспаленное, гноящееся, местами серое, омертвелое. Пленка была грязной, вся в каких-то брызгах изнутри и снаружи, под ней что-то дрожало, булькало. На землю закапала серо-желтая слизь.
Кирилл замер, как парализованный. Он забыл обо всем. Он не знал, кто мог сделать подобное с несчастным животным и чего теперь можно ждать от искалеченного существа. Человек, если б с ним такое сотворили, пожалуй, сошел бы с ума и возненавидел мир.
Тут вдруг собака как-то горестно вздохнула и уселась на тропинке. В следующий момент она издала звук, похожий на трель кнопочного телефона. Одновременно на ее груди замигала под пленкой слабая желтая лампочка. Кирилл не успел ничего подумать, как из-за развалин бетонного забора выскочил Пакля.
