Человек из очереди

проживающий в одной из вилл, расположенных вдоль шоссе, соединяющего Вест Ларборо с въездом в Лейс. Мистер Миддлхэм ничего не знал о колледже, за исключением самого факта его существования и того, что в нем жили молодые женщины, которые, весьма скупо одетые, гоняли на велосипедах по всей округе. Однако мистер Миддлхэм слышал о несчастном случае. И ему показалось крайне странным, что штырь в гимнастическом зале вышел из гнезда в то же самое утро и, весьма возможно, в то же самое время, когда створка одного из окон в его гостиной вывалилась от сотрясения, произведенного колонной танков, возвращавшейся с учений в Южном Ларборо. Его теория фактически повторяла теорию мисс Люкс: вибрация. Только теория мисс Люкс была случайным выстрелом в темноту и потому на нее не обратили внимания, а теория мистера Миддлхэма была обоснована и подкреплена вещественным доказательством — разбитой створкой окна.

И, как всегда, когда кто-то первым проложил путь, нашлись добровольные последователи. (Если бы кто-нибудь придумал историю о том, как он накануне вечером, в пять тридцать, увидел на небе зеленого льва, и написал об этом в газету, по меньшей мере шесть человек заявили бы, что видели то же самое раньше.) Одна взволнованная женщина, услыхав заявление мистера Миддлхэма, поднялась со своего места в зале и сказала, что кувшин для пива, который служил ей многие годы, ни с того ни с сего в то же самое время упал с маленького столика, стоявшего у окна.

— Где вы живете, мадам? — спросил следователь, вытащив ее из толпы и записав как свидетеля.

Она живет в коттедже между Лейсом и Бидлингтоном. На шоссе? О да, у самого шоссе; летом от пыли можно задохнуться, и машин много, ну а танки… Нет, у нее нет кота. Нет, в комнате никого не было. Она вошла туда после завтрака и нашла кувшин на полу. Такого раньше никогда не случалось.

Бедная О'Доннелл очень нервничала, но показания дала ясно и решительно: она крепила конец у стены, а Роуз устанавливала подпорку посредине. «Устанавливать» означало поднять бум с помощью троса на блоке и вставить штырь под бум, тем самым закрепив его. Таким образом, бум поддерживался и тросом, свисающий конец которого заворачивался вокруг клина на стойке. Нет, они не проверили снаряд перед тем, как уйти.

Фрекен на вопрос о тросе, который не смог заменить вышедший из строя штырь, ответила, что он был недостаточно туго закручен, чтобы, когда штырь вылетел, предотвратить провисание. Завернуть трос вокруг клина — студентки проделывали это автоматически, и ни одна из них не думала о тросе как о мере безопасности. Хотя в действительности это было именно так. Штырь мог сломаться из-за какого-нибудь дефекта в металле, и в этом случае трос принимал всю тяжесть на себя. Да, может быть, что трос, на который обычно падал только вес бума, вытянулся под внезапной дополнительной нагрузкой в десять стоунов, но она, фрекен, так не думает. Тросы в гимнастическом зале проходили очень основательную проверку и имели гарантию. Более вероятно, что мисс Роуз плохо закрутила трос.

И, похоже, все. Это был несчастный случай. Штырем, который забрала полиция, пользовались практически все в день показательных выступлений, и абсолютно ничего не произошло.

Это была очевидная смерть от несчастного случая.

«Ну вот и конец», — подумала Люси, услышав новости. Она ждала, сидя в гостиной, глядя на сад под дождем, не в состоянии поверить, что все пройдет хорошо. Ни одно преступление не совершается без того, чтобы не допустить где-то промах; Люси читала достаточно криминальных историй, чтобы знать это.

Один промах уже был допущен, когда маленькое украшение оторвалось от туфли. Кто знает, что еще могла откопать полиция? Но вот все кончилось, Иннес в безопасности. Теперь Люси поняла, что она поставила себя под удар Закона ради Иннес. Она думала, что ради матери Иннес, ради Генриетты, ради абсолютной справедливости. Но в конце концов поступила она так потому, что, что бы ни сделала Иннес, она не заслужила того, что Закон сделает с ней. Иннес прошла через жесточайшие испытания, и предел ее сил оказался значительно ниже нормального. Ей не хватило какой-то легирующей добавки, какого-то хорошего твердого укрепляющего вещества, которое помогло бы ей выдержать напряжение, не сломавшись. Однако Иннес как человек была слишком высокой пробы, чтобы отказываться от нее.

Люси с интересом следила за тем, как звучали приветствия, которыми наградили Иннес, когда в среду утром она вышла получать диплом. Крики, которыми встречали девушек, различались не только громкостью, но и оттенками. Например, в тех, которыми приветствовали Дэйкерс, звучали и смех, и теплота. Бо отдали дань как Главе Старших, это были поздравления нижестоящих Старосте, пользующейся очень большой популярностью. Но в том, как приветствовали Иннес, можно было услышать, и это было весьма примечательно, что-то еще: горячее восхищение, сочувствие, добрые пожелания; никого другого такими приветствиями не удостоили. Интересно, подумала Люси, было ли это вызвано тем, что ее отказ принять назначение в Арлингхерст растрогал их. Тогда, в разговоре с Роуз и ее поведении на экзамене, Генриетта сказала, что Иннес не пользуется популярностью. В криках девушек было нечто большее, чем дань обычной популярности. Студентки восхищались Иннес. Это была дань ее высоким качествам.

Выдача дипломов, которая из-за дознания была перенесена со вторника на среду, была последним событием, на котором Люси присутствовала в Лейсе. Двенадцатичасовым поездом она уезжала в Лондон. В последние несколько дней ее засыпали бесконечными маленькими подарками, которые оставляли у нее в комнате с приложенными к ним записками. Люси была очень тронута этими знаками внимания. Почти каждый раз, когда она заходила к себе, она находила что-нибудь еще. Мало кто делал ей подарки с тех пор, как она стала взрослой, и она сохранила детское ощущение радости, когда ей что-то дарили, любую мелочь. А эти подарки были выражением такой непосредственности, что у нее теплело на душе; это не была складчина, не было мероприятие типа «шапка по кругу»; каждая девушка дарила ей то, что сама придумала. Подношение Апостолов представляло собой большой кусок белого картона, на котором было написано:

«УДОСТОВЕРЯЕТСЯ ПРАВО

мисс Люси Пим

ПРИХОДИТЬ В КЛИНИКУ

ЧЕТЫРЕХ АПОСТОЛОВ

В МАНЧЕСТЕРЕ

и получать КУРС ЛЕЧЕНИЯ

любого вида в любое время».

Дэйкерс принесла ей небольшой неаккуратно завязанный пакет, надпись на котором гласила: «Вспоминайте каждое утро о нашей первой встрече». Открыв пакет, Люси нашла в нем плоскую губку-люфу, чтобы тереть спину. Действительно, как будто это было в другой жизни, когда над перегородкой в ванной комнате появилось это забавное, похожее на мордочку пони лицо и уставилось на нее, Люси. И в ванне тогда сидела совсем другая Люси Пим.

Верная мисс Моррис соорудила для нее маленькую фетровую сумочку — один Господь Бог знает, как этот ребенок нашел время сшить ее, — а на другой чаше весов земного великолепия был саквояж из свиной кожи с ее, Люси, инициалами — подарок Бо. К нему была приложена записка: «У вас будет так много прощальных подарков, что потребуется тара, куда сложить их». Даже Джидди, с которым Люси провела как-то полчаса в беседе о ревматизме и о крысах, прислал ей горшок с каким-то растением. Люси понятия не имела, что это за растение — оно было мясистое и выглядело немного неприлично, — однако утешилась тем, что оно было маленькое. Путешествие с растением в горшке вовсе не было пределом ее мечтаний.

Между завтраком и выдачей дипломов пришла Бо помочь ей упаковать вещи, однако самое основное Люси уже упаковала сама. Другой вопрос, закроются ли чемоданы, когда в них будет уложено все.

— Я еще вернусь перед утренней клиникой и посижу на них, — заявила Бо. — До этого часа мы свободны. Кроме клиники, нам ничего больше не нужно делать до самой пятницы, когда мы поедем домой.

— Вам жаль расставаться с Лейсом?

— Ужасно. Мне здесь было замечательно. Утешает только то, что впереди летние каникулы.

— Иннес не так давно говорила мне, что вы собираетесь вместе в Норвегию.

— Да, собирались, — сказала Бо, — но не поедем.

— О!