грецкий орех. Она цветет, приносит год за годом прекрасные фиговые плоды, хотя знает раз и навсегда, что никогда не дорастет до этих деревьев. Просто растет и делает свое дело. Она не сдается. А если сдастся, умрет. С этого дерева стоит брать пример, Кэсси, дочка моя, потому что мы похожи на него Мы будем делать свое дело и не сдадимся. Мы не можем сдаться.
После того как мистер Моррисон удалился в свой домик, а Ба, мальчики и я пошли спать, папа с мамой остались на крыльце и разговаривали приглушенным шепотом. Было так уютно слышать их голоса: мамин журчал быстро, звонко, а папин жужжал спокойно, неторопливо.
Через несколько минут они покинули крыльцо, и их стало еле слышно. Я вылезла из постели, осторожно, чтобы не разбудить Ба, и подошла к окну. Они медленно ходили по залитой лунным светом лужайке, обнявшись.
– Завтра же утром я первым делом объеду всех, чтобы проверить, сколько человек остались верны нашему делу, – сказал папа, останавливаясь под дубом возле дома. – Мне надо это узнать до нашей поездки в Виксберг.
Мама минуту помолчала.
– Не уверена, Дэвид, что вы с мистером Моррисоном должны ехать сейчас в Виксберг, раз Уоллесы так угрожают нашим людям. Немного надо обождать.
Папа подошел к дереву и сломал веточку.
– Не можем мы бросить начатое дело только из-за угроз Уоллесов, Мэри. Сама знаешь.
Мама не отвечала.
Папа прислонился к дереву.
– Я думаю взять с собой Стейси.
– Ой, Дэвид, нет…
– Ему в следующем месяце уже тринадцать, детка. И просто надо, чтобы он чаще бывал со мной. На железную дорогу я его не могу взять, но когда я здесь куда-нибудь еду, всегда могу прихватить и его. Я хочу, чтобы он разбирался в наших делах, чтобы проявлял о них заботу, чтобы знал, как за что взяться, когда меня нет рядом.
– Дэвид, но он еще совсем мальчик.
– Детка, мальчик возраста Стейси здесь у нас – это почти мужчина. Он должен знать обязанности мужчины. И должен научиться правильно себя вести.
– Я знаю, но…
– Мэри, я хочу, чтобы он вырос сильным… не как этот придурок Ти-Джей.
– Но у него же голова на плечах и учится он гораздо лучше, – вспыхнула мама.
– Знаю, – сказал папа мягко. – И все-таки меня беспокоит, во что превратился Ти-Джей.
– А мне кажется, Джо Эйвери это не очень-то заботит. Разве он хоть что-нибудь предпринимает?
Папа сперва помолчал, потом заметил:
– Ну, ты уж чересчур резко, на тебя даже не похоже.
– Ничуть не резко, – сказала мама, скрестив руки на груди. – Парень совершенно отбился от рук, а никому до этого, судя по всему, и дела нет.
– Однажды Джо пожаловался мне, что не может справиться с Ти-Джеем. Для мужчины признаться в этом тяжело.
– А что, разве он не может дать ему по заду кожаной плеткой? – Было ясно, что мама не сочувствует мистеру Эйвери и его проблемам.
– Говорил, что пробовал, но сам так плох здоровьем, что тут же зашелся в кашле. А после этого стало еще хуже, так что он даже слег.
Говорил, после этого случая Фанни сама пробовала пороть парня, но Ти-Джей сильнее ее, и ничего не вышло. – Папа помолчал, потом добавил: – Все-таки ремня он получил как следует, насколько я понимаю.
– Ремня не ремня, какая разница? – недовольно заметила мама. – Лучше бы они придумали, как наставить парня на путь истинный, не то он угодит в большие неприятности.
Папа тяжело вздохнул и отошел от дерева.
– Пожалуй, пора домой. Завтра рано вставать, если я хочу прежде обойти всех.
– Ты все-таки собираешься ехать в Виксберг?
– Я же сказал, конечно.
Мама в сердцах коротко рассмеялась.
– Право, Дэвид Логан, иногда я себя спрашиваю, ну почему я не вышла замуж за милого, тихого Рональда Картера или за славного, кроткого Гарольда Дэвиса?
– Потому, моя дорогая, – сказал папа, обнимая ее одной рукой, – что ты увидела высокого красавца – меня, и больше ни на кого не захотела смотреть.
Они вместе посмеялись и медленно пошли к дому.
Семь семей, включая нашу, отказались делать покупки в магазине Уоллесов, несмотря на угрозу заковать всех одной цепью. Мама сказала, что интересы Уоллесов такое число не заденет, разозлит – да, и она беспокоилась и боялась за папу, Стейси и мистера Моррисона, которые собирались в поездку. Но сказать ничего не могла, изменить папино решение было невозможно, и в среду утром, задолго до рассвета,
