нам кофе, и мы все сидели и беседовали, а на дворе уже настала ночь. Около девяти мы с Дюбе решили, что пора возвращаться, и ушли. Но не успели выйти на дорогу, как увидели зажженные фары. Они быстро приближались. Нам это вовсе не понравилось, и мы прыгнули в кусты.
– Это… это были ночные гости, да? – спросила я.
Мама повернулась ко мне, но ничего не сказала. Рассел покачал головой:
– Точно не знаю. Они были в простой одежде, без масок. Выскочили из машин, подожгли дом… и спалили дотла.
– О господи, нет, нет, – со стоном произнесла Ба.
– А что с людьми из союза? – спросил мистер Моррисон: он подошел к нам, когда залаяли собаки. – Уилер, Мозес и остальные, они хоть успели выскочить?
– Надеюсь, успели, потому как я слышал, один из поджигателей заорал: «Держите, они улизнули через заднюю дверь!» И все кинулись их ловить и кричали: «Мы им покажем союз социалистов!» Тут мы с Дюбе решили – пора убираться. Только на дорогу не рискнули выйти: там их машина разъезжала тихим ходом, высматривала – вдруг кто попадется? Мы засели у ручья и сидели, пока их уже слышно не стало. Но и после еще долго ждали, не выходили, все боялись ловушки. В конце концов мы выбрались оттуда и дальше шли опушкой леса. Мы хотели скорей попасть домой, но снова увидали свет фар и подумали, лучше где-то спрятаться. Ваш дом оказался ближе всех. Если вы не против, мы бы у вас переждали, прежде чем двигать дальше.
Но мама решила, что слишком поздно и даже думать не надо, чтобы идти дальше, и они со Стейси стали готовить соломенные подстилки на полу в комнате у мальчиков. А Ба занялась рукой Рассела, которую он ободрал, когда пробирался через кусты. Рассел уверял, что все пустяки, но Ба настояла, чтобы промыть и продезинфицировать ее.
– Перво-наперво сними разорванную рубаху. Утром я ее зашью.
– Что вы, миссис Кэролайн, разве вы должны еще и…
– Не должна, не должна! Но хочу. Так что сними ее и отдай Сузелле, а я займусь твоей рукой.
Рассел посмотрел через плечо.
– Сузелла… А я тебя и не заметил. Ты уж извини, что мы разбудили тебя.
Она ничего не сказала, и он, добродушно улыбнувшись, стянул с себя рубашку. Все так же молча она посмотрела на него, взяла рубашку и ушла в спальню.
Пожелав доброй ночи Дюбе и Расселу, я последовала за ней и, как только дверь закрылась, напустилась на нее:
– Хоть бы сказала Расселу спокойной ночи, не надорвалась бы.
Она вздрогнула от неожиданности и даже подскочила. Когда я вошла, она стояла с рубашкой в руках и внимательно ее рассматривала. Потом аккуратно повесила на спинку стула и скользнула в постель, а я опустилась на соломенный тюфяк, лежавший на полу, на котором мне приходилось спать с тех пор, как у нас появилась Сузелла. Вдобавок ко всему остальному меня ужасно возмущало, что она спит на моей половине кровати. Но когда я было заикнулась об этом Ба, она сказала, что, если мне хочется, я могу и теперь спать на кровати, но только посередине. Но почему это я должна была ложиться в середину? Она же была незваной гостьей, Сузелла, а не я. И потому я предпочла спать на соломе.
– Рассел мой друг, – продолжала я ворчать, – и все его здесь любят.
– Кэсси!
– Что?
– Давай не говорить об этом.
Но я не могла уняться:
– Нет уж, давай говорить.
Но не успела я это сказать, как сама поняла, что ничего обсуждать мне вовсе не хочется. Мне просто необходимо было прогнать из мыслей этих поджигателей, разъезжающих по дорогам с зажженными фарами, светящимися, словно кошачьи глаза в темноте, чтобы они мне потом не приснились. Они уже разъезжали вот так же и будут разъезжать. Я вздохнула: ничего не поделаешь. И повернулась спиной к Сузелле. Нет, из головы их все равно не прогонишь.
…Весть о пожаре облетела нашу общину с быстротой самого пожара. Стало известно, что без Морриса Уилера Джона Мозеса и других членов союза у всех пропала смелость, и намеченный объединенный митинг не состоялся К тому же никто толком не знал, какова их судьба. Все слышали, что им удалось выбежать из горящего дома, но где они теперь, никто так и не выяснил.
А потом из ручья возле Смеллингс Крик выловили тело Джона Мозеса.
– Они д-думают, что раз уб-били мистера Мозеса, с-союза не будет, – говорил Дюбе; он очень близко к сердцу принял это убийство. – Н-нет, разогнать с-союз им не удастся. Они еще ув-видят…
А жизнь продолжалась. Проходили день за днем, жаркие, сухие – прекрасная погода для хлопка, особенно после ливневых весенних дождей. Папа писал нам часто. Письма приходили веселые, но мы-то прочитывали между строк, как ему одиноко. Он обещал вернуться домой к ежегодному празднику урожая в августе. Еще писал, что с работой на железной дороге не так-то просто. Вместо шести дней в неделю теперь удавалось работать только два или три, – словом, когда была работа. И все-таки выручка за три дня была лучше, чем ничего, поэтому он и не уезжал оттуда.
Про хлопок папа спрашивал в каждом письме. Мама отвечала, что он радует глаз. Так оно и было. Но как бы он ни выглядел, мама, Ба и мистер Моррисон казались обеспокоенными. Стейси тоже. Одним знойным днем, когда любой здравомыслящий человек постарался бы найти себе местечко в тени под деревом, я увидела, как он проходит борозду за бороздой, низко наклонившись над самым хлопком. Я пошла за ним.
– Что ты там рассматриваешь? – спросила я.
