Останусь до зари с своим веретеном, Стеречь златой покров богини звездноокой И горько вспоминать и думать об одном… Как привели меня на первый праздник лунный, В толпе таких, как я, невинных робких дев, Как опьянил меня тот рокот сладкострунный, Священный танец жриц и жертвенный напев. И много было нас. Горбуньи и калеки, Чтоб не забыли их, протиснулись вперед, А мы, красивые, мы опустили веки, И стали у колонн, и ждали свой черед. Вот смолкли арфы вдруг, и оборвались танцы… Раскрылась широко преджертвенная дверь… И буйною толпой ворвались чужестранцы, Как зверь ликующий, голодный, пестрый зверь! Одежды странные, неведомые речи! И лица страшные и непонятный смех… Но тот, кто подошел и взял меня за плечи, Свирепый и большой, — тот был страшнее всех! Он черный был и злой, как статуя Ваала! Звериной шкурою охвачен гибкий стан, Но черное чело златая цепь венчала — Священный царский знак далеких знойных стран. О, ласки черных рук так жадны и так грубы, Что я не вспомнила заклятья чуждых чар!
