какие-то тряпки. Я знал, что произойдет, если кто-то проснется - взрывная реакция с моей стороны, а затем автоматное очередь прямо в мое брюхо. Как говорится, съем последний обед.
Чтобы открыть бортовой люк, надо было повернуть две ручки. Одна из них страшно заскрипела, и в ответ товарищ подполковник жалобно застонал и внушительно бзднул из-за избытка отравляющих веществ внутри себя. Я на минуту замер, слушая стуки своего сердца; да, пожалуй, надо было глотнуть немного люминального чайку - для успокоения. Наконец, люк поддался, и я высунул голову.
Коля Маков сидел на краешке машины и клевал носом. Я аккуратно подложил тряпку, когда выпроставшись наружу, закрывал люк. Ну, сработает у Баранки спинное чутье или нет? Нужно успеть врезать пока не сработало. Я снова понял, что убивать умею только с пылу, с жару. Хоть была дорога каждая секунда, стал заматывать гаечный ключ второй заначенной тряпкой. По счастью, крепко сморило нашего Николая.
Вот коротким резким движением я прикладываю гаечный ключ к правой половине его затылка. Угощайся, дорогой.
Прапорщик беззвучно валится с машины физиономией вниз. Целует островную грязь взасос. Я подбираю автомат, выпавший из размякших рук детины, отцепляю от его ремня штык-нож. Можно двигаться дальше. Теперь уж Колино дело, как достать свою голову из дерьма.
И все же не смог я так просто отчалить - вспомнил какие гадости терпел бессловесный Баранка от ушлого Сереги, вынул физиономию сибиряка из грязи и прислонил его спиной к колесу. Теперь - спи- отдыхай. Все-таки мы почти земляки: Коля из Тюменской области, а я родом из Свердловской.
Я подошел к срезу островка, за которым начиналась вода без внятного конца и края. Пора из майора ГБ переоформляться в кикимору болотную. Воздев повыше автомат и вещмешок, съехал на заднице в мутную жижу. Да, оказалось поглубже, чем я ожидал. Почти по грудь залило. Ну, не будем сразу дрейфить. Просто в ямку попал. Может, подальше грунт выровняется. Я двинулся через потоп в ту сторону, откуда сияла мне Полярная звезда. Как Ной, но только без ковчега. Ага, пункт из Фиминой тетрадки. «Ной» -одна из точек, образующих энергетический канал. Нет, я не собираюсь этим пачкать себе мозги. Отвяжись, тетрадка.
7.
Я бы не возражал против содействия кляксы-рожи, но она прочно затихарилась, видимо, не хотела тратить драгоценных потусторонних сил на общение со мной. Однако интуиция работала. Лишь этим объяснялось то, что я десять раз не утонул и не захлебнулся по ходу своего водного туризма. Ведь ни звезд, ни луны, сантиметрах в двадцати-тридцати ниже подбородка начинается другая среда - густая и текущая. А под ногами, которые ищут чего-то твердого и надежного - лишь грязь, скользкая, тянущая и наводящая тоску. Еще время от времени что-то утыкается тебе в спину или гладит бок, где все болезненно стягивается и замирает, а подкорка услужливо подсказывает: это кобра хочет пообщаться, а то, должно быть, подплыл весело скалящийся трупак.
Пожалуй, даже не интуиция меня выручала, а способность ощущать пульсирующую ауру. Она была особенно тревожной вокруг опасных мест - пощипывала и покалывала, проникала сквозь кожный покров, заставляя трепыхаться приемники-нервы. Может, это действовали какие-то лихие электромагнитные волны, способные влиять на диэлектрики. Может, я стал антенной для самого Ф-поля. (Во всяком случае, спасибо за такие странности адресовать надо Борееву, который растормошил мой организм своими смелыми опытами.) Поскольку я не есмь точный прибор-осцилограф, то ощущал одни пульсации как тяжелые и редкие, другие - как быстрые и острые. Когда я двигался совсем не туда, куда нужно, неприятное напряжение распространялось по позвоночнику и даже кишкам. Словом, я научился довольно прилично пеленговать опасности.
Однако, при всех достижениях, телесное мое естество промокло и продрогло до самых ядер клеток, прямо до знаменитой ДНК. Плюс тоскливой болью отзывались руки. Я пользовался то левой, то правой, чтобы придерживать на плече автомат и вещмешок, но от непрестанного статического напряжения выдохлись, насытившись молочной кислотой, мышечные волокна.
Я знал, что ночь надо потратить с толком и отвалить как можно дальше. Во мраке бывшие товарищи не пустятся за мной в погоню, но вот утром надуют лодку, налядят двухтактный моторчик и понесутся по расходящейся спирали.
Пару раз я отрубался и продолжал пересекать водные просторы на автопилоте, то есть спал на ходу. При этом видел под сомкнутыми веками фиолетовые и багровые сполохи, наблюдал то ли лучи, то ли нити, голубоватые и зеленые, трепещущие, дрожащие и даже жужжащие. Иногда они рассыпались ворохом искр, а порой какие-то светлячки, слетевшись, образовывали новые ниточки. Во сне я пытался двигаться вдоль канатика, получившегося из наиболее густого их сплетения. Если же отклонялся в сторону, то неминуемо спотыкался, хлебал полный рот тошнючей жижы и - с радостным пробуждением вас. Кстати, первым делом приходила мысль, что сон продолжается, только стал еще кошмарнее. А вторая мысль - что не зря все-таки в сказках поминается добрым словцом путеводная ниточка, проводившая Иванушку-дурачка сквозь мглистую местность.
Наступило утро, но ясности оно не прибавило. Над водами клубился туман. Как выразились бы граждане столетней давности - поднимались вредоносные болотные миазмы. Из-за тумана пейзаж искажался и размазывался. Я не понимал, где тут островок или кочка, а где просто густая водяная взвесь. Несмотря на неудобства, я был туману весьма признателен: ведь зыбкость и мнимость очертаний мне на руку и во вред тем, кто пытается напасть на мой след и накрыть сачком.
Вскоре уровень воды снизился - или, может, уровень почвы повысился - заодно сгустились заросли тростника, вначале довольно измятые паводком, а потом и вполне кондиционные. Тростник добросовестно скрывал мою фигуру, и я был ему за это премного благодарен. Я мог уже повесить автомат на шею и закинуть вещмешок на спину, заодно снять куртку, рубаху и выжать их, прежде, чем напялить снова. Ерунда, но приятно, да и рукам отдых, вернее, телесное блаженство. «Помидоры», правда, по-прежнему мокли в воде, но оставалось надеяться на их влагоустойчивость. Впрочем, скоро природный фактор окончательно смилостивился, и воды стало столько, что человек в высоких рыбацких сапогах мог пройти, как говорится, не замочив носок.
Тростник шелестел где-то уже над моей головой, там и сям попадались водяные лилии. Впечатление создавалось такое, что бандитский паводок этот уголок и не тронул вовсе. Туман немного разрядился, край неба подкрасился розовым - это солнце с усилием проталкивало сквозь влагу свои лучи. Еще немного, и я увидел кочку, если точнее - сплетение стеблей, покрытое илом, и к тому же почти сухое.
Я с радостью возложил на кусочек суши свою задницу, приговаривая, что она этого заслужила. Потом уместил и спину, дабы расслабилась. А там и ноги втянул наверх, ведь по теории в горизонтальном положении они возвращают свои силы гораздо быстрее. В конце концов, убедил я себя, если ненадолго отключюсь - минут на пять-десять - то серьезного ущерба никому не нанесу.
Когда я продрал зенки, солнце давно уже выползло из своего ночного логова и светило из дымки, довольно приятно, не обжигая кожи, не ослепляя сетчатки. Верхний слой одежды неплохо просох и превратился на радостях в грязную корку.
Мне не стало грустно за потерянное время, скорее наоборот. Я напоминал себе то самое существо, которое, появившись из грязи, вначале имело вид пластилинового мультяшного человечка, а потом получило гордое имя Адам и райский сад во владение. Ага, проклюнулось в башке, точка «Адам» - одна из тех, что, согласно Фиминой тетрадке, также создает энергетический канал… Ну отвяжись ты, надоедливая ерунда, не до тебя сейчас.
Зрительное внимание впервые привлекла жизнь животных: водомерок, похожих на каких-то чудаковатых конькобежцев, здоровенных стрекоз, смахиващих на геликоптеры с десантом инпланетян, некой голубоватой ящерки, приникшей в охотничьих целях к тростниковому стеблю, рыбки, высунувшей глазок-перископ для наблюдения надводной действительности. Я повернул голову в другую сторону и увидел фламинго. Они, в количестве трех штук, высоко стоя на голенастых ногах, запустили свои головы в воду и выискивали там какие-то корма - лягушек, может быть. Солнце мазало в сияющий розовый цвет их перья. Было красиво.
