попыталась шлепнуть мужа.
— Ты опять лопал сыр с крекерами?
— Ничего подобного, — поклялся он. — Я переключился на кешью.
Однако, несмотря на все уверения, тут же протянул Роуз блюдо с сыром и крекерами.
— Советую подкрепиться этим, пока не поздно, — заговорщически прошептал он.
— Спасибо, — фыркнула Роуз.
Мать Саймона страдальчески вздохнула и вытерла руки.
— Так твоя… э… Сидел хорошо готовит?
— Обычно она держит отца на очередной идиотской диете. Высокое содержание карбонатов и протеинов, низкое — жиров, никакого мяса…
— Вот как? — нахмурилась Элизабет. — Как по-твоему, это она будет есть? Наверное, надо было спросить…
— Ничего, обойдется, — вздохнула Роуз, зная, что, едва здесь появится Сидел, всем будет не до еды.
Стайны жили в большом, довольно захламленном особняке, выстроенном на двух акрах заросшей травой земли, в ряду столь же впечатляющих домов. Мистер Стайн был по профессии инженером, разрабатывавшим авиационные приборы. Много лет назад он получил патент на два свои изобретения и сумел заработать на этом немалый капитал. Теперь, в семьдесят, он почти отошел от дел и большую часть дня проводил в поисках очков, радиотелефона, телевизионного пульта и ключей от машины, вероятно еще и потому, что миссис Стайн, чтобы муж не терял квалификации, тратила массу времени на перемещение вещей из одной беспорядочной груды в другую. Помимо этого она копалась в заросшем сорняками огороде и запоем глотала романы, авторы которых воспевали безумную страсть. Те самые книжки я ярких обложках, которые Роуз всегда читала тайком, валялись здесь в самых неожиданных местах. «Ее запретное желание» примостилось на микроволновке. На диване лежали «Скованные страстью», и Саймон признался, что как- то, еще учась в школе, преподнес матери поддельный подарочный талончик на несуществующую книжку, которую озаглавил «Влажные трусики любви».
— Она очень сердилась? — спросила тогда Роуз.
— Скорее была разочарована, что такой книжки не существует, — покачал головой Саймон.
Сейчас он с новой тревогой нюхал воздух.
— Ма, орехи!
— С ними все в порядке, — безмятежно откликнулась Элизабет, вытряхивая булочки из бумажного пакета в застланную салфеткой корзинку, выглядевшую так, словно кто-то пнул ее в бок.
— О Господи, — пробормотала Элизабет. — Скособочилась!
Что же, вполне типичное явление в доме Стайнов, не придававших особого значения таким вещам. Роуз ничуть не удивилась, увидев стол, покрытый самодельной льняной скатертью и уставленный разномастными тарелками. Она насчитала целых три из праздничного сервиза с золотыми каемками и еще три — каждодневные, купленные в «Икеа». Кроме того, на столе стояли четыре стакана, две кофейные кружки, три бокала, пара рюмок для бренди и единственный фужер для шампанского. Бумажные салфетки тоже были разными, а на одной было написано «Поздравляем с годовщиной». Роуз решила, что Сидел обосрется от злости, и усмехнулась. Так ей и надо!
Саймон вошел в столовую вслед за Роуз, он нес кувшин воды со льдом и две бутылки вина.
— А я советую, — заметил он, вручая будущей невесте стакан, — напиться до умопомрачения.
К дому свернула машина. Роуз успела заметить знакомый высокий лоб и сосредоточенное лицо отца и раскрашенную дорогой косметикой мачеху, восседавшую рядом в жемчугах.
— Я люблю тебя, — пробормотала она, хватая руку жениха.
— Знаю, — кивнул Саймон, с любопытством глядя на нее. Стукнули дверцы машины. Роуз услышала вежливые приветствия и стук каблуков Сидел по выщербленным деревянным полам Стайнов.
«Семья», — подумала она, все крепче сжимая руку Саймона, всей душой желая чего-то, чему не могла подобрать названия… покоя и утешения, незлобивой шутки, безупречно выбранного костюма и дружеского обращения… Ей не хватало Мэгги. Хотя бы на одну ночь. Хотя бы еще раз ощутить присутствие сестры. Здесь собрались ее родные, старые и новые, и Мэгги тоже следовало быть рядом.
— У тебя все в порядке? — осторожно осведомился Саймон.
Роуз налила себе полстакана красного вина и быстро выпила.
— В полном, — кивнула она, выходя на кухню. — В полнейшем.
45
— Розенфарб! — крикнула Мэгги охраннику. Тот медленно кивнул (ничего удивительного, Мэгги быстро усвоила, что в «Голден-Эйкрс» все всё делали медленно), и она, нажав на газ, въехала на автостоянку. Весь месяц, проведенный в «Голден-Эйкрс», Мэгги ставила свой собственный, личный эксперимент, чтобы убедиться, действительно ли любое еврейское имя действовало на охрану парковки как некий пароль, после чего ворота тут же поднимались. Пока что она успела использовать «Розен», «Розенстайн», «Розенблюм», «Розенфельд», «Розенблат» и однажды, поздно ночью, даже «Розенпенис». Охранники (если можно вообще назвать охранниками ожившие древности в старых полиэстровых униформах) не моргнув глазом пропускали ее.
Мэгги подвела «линкольн» Льюиса размером со школьный автобус к дому бабушки, оставила на обычном месте направилась в спальню, унылую комнату с пустыми стенами и бежевым выдвижным диваном, уместнее смотревшимся бы в квартире Роуз. Комната была безупречно чистая и скудно обставленная: очевидно, Элла совсем ею не пользовалась.
Было всего три часа дня, так что вполне можно натянуть купальник, найденный в чулане Эллы, пойти на пляж и убить время до ужина. Может, она поест с бабушкой. Может, они послушают музыку или посмотрят телевизор…
Но, к своему удивлению, Мэгги застала бабушку на кухне, где та смирно сидела, сложив руки, словно чего-то ожидая.
— Привет, — протянула Мэгги. — Разве тебе не нужно в больницу? Или в хоспис? Или еще куда- нибудь?
Элла покачала головой и слабо улыбнулась. В своих обычных черных слаксах и белой блузке, с волосами, закрученными на затылке, пожилая женщина выглядела убогой и маленькой: скорчившаяся в углу монохромная мышь.
— Нам нужно поговорить, — сказала Элла. О Господи! Вот оно!
Мэгги много раз слышала варианты этого самого разговора — от соседей по квартире, бойфрендов и, конечно, от Сидел: «Мэгги, ты беззастенчиво пользуешься моей добротой. Мэгги, нельзя жить в чужой квартире, не оплачивая своей доли расходов. Мэгги, твой отец не обязан заботиться о тебе всю свою жизнь…» Но Элла заговорила о другом.
— Я должна кое-что тебе объяснить. Давно хотела, но…
Она надолго замолчала, прежде чем продолжить.
— Ты, наверное, хочешь узнать, где я была все эти годы…
Так вот о чем она! Не о финансовой зависимости Мэгги, а о собственной вине.
— Ты посылала открытки, — заметила она.
— Да, — кивнула Элла. — И звонила. А ты не знала?
Можно подумать, ответ ей неизвестен!
— Твой отец был сердит на нас. На меня и моего мужа. А после смерти Аиры — исключительно на меня.
Мэгги придвинула стул и уселась.
— Почему?
— Он считал, что я подло поступила с ним. Что я… то есть мы с мужем должны были рассказать ему правду о Кэролайн. Твоей матери.
