— Правильно. А в соске кобылы?
Поднялись два окутанных дымом пальца.
— Два, — ответил Альф.
Дальше все пошло как по маслу.
В 1937 году успеваемость Альфа стала гораздо выше, и в июле он сдал анатомию, фармакологию и гигиену, хотя получил весьма скромные оценки; по анатомии он набрал 45 процентов, которых едва хватило для проходного балла.
Анатомию читал сам директор, доктор Уайтхаус. Альфу предмет нравился, но в то же время ему приходилось много зубрить. Необходимо было усвоить огромное количество фактов, и иногда ему казалось, что его мозг дошел до точки насыщения. Студенты учили строение разных домашних животных, а это было не только тяжело, но и скучно. Альфу нравились практические занятия доктора Уайтхауса в анатомических лабораториях, где студенты, разбившись на группы, препарировали трупы животных, в основном лошадей и коров, но лекции по анатомии были совсем другим делом. В отличие от шумных занятий, которые проводили старые преподаватели, у доктора Уайтхауса царила тишина. Вместо диких воплей и бумажных самолетиков, которыми славились лекции профессора Бегга, здесь доминировал другой звук — мерное удовлетворенное похрапывание спящих студентов.
Их можно было понять. Доктор Уайтхаус читал лекции по громадному тому «Анатомии» Сиссона, и каждый студент обязан был усвоить кошмарное содержимое этого учебника. Вот типичный отрывок: «Большой седалищный нерв (
В осеннем триместре 1937 года, в начале пятого курса, Альф добрался до патологии, терапии и хирургии. Ему пришлось пересдавать экзамены по нескольким предметам, поэтому он отстал в учебе и смирился с перспективой задержаться в колледже больше положенных пяти лет. Но он не падал духом. Многие его друзья оказались в том же положении, к тому же, чувствуя, что начал познавать основы своей будущей карьеры, он еще больше укрепился в решении преуспеть. Патология — наука о болезнях: вот в чем заключалась вся суть обучения. Патология одновременно и завораживала, и пугала его, и на этом этапе образования в его жизнь вошел человек, которого он будет помнить до самой смерти. Человек, который много лет будет являться ему во сне. Он столько раз рассказывал нам о нем, что я, казалось, тоже сидел рядом с отцом, трясясь в наэлектризованной атмосфере лекций по патологии. Звали этого человека профессор Дж. У. Эмзли.
Мне нечасто снятся кошмары. Стоит мне накрыться одеялом, и я на несколько приятных часов обычно перехожу в другой мир. Я вижу цветные сны, и, как правило, в них отражается моя повседневная жизнь. Однако время от времени меня преследует один и тот же страшный сон. Главным действующим лицом выступает некая безымянная и бесформенная личность, которая постоянно твердит, что я вовсе никакой не дипломированный ветеринар. Это существо мне незнакомо, но с течением времени я стал испытывать к нему жгучую ненависть. «Ты провалил физику и химию! Придется пересдавать!» — каждый раз говорит существо. Я не обращаю на него внимания, уверенный, что без проблем пересдам экзамены, но он сомневается, — и у меня тоже возникают сомнения. Время идет, а я ничего не учу, и в конечном итоге я должен вызубрить весь курс химии и физики за один день. В этот момент, к моему великому облегчению, я просыпаюсь.
Отца тоже всю жизнь преследовал похожий сон, только его ночные блуждания не имели отношения к физике с химией. Его кошмаром был предмет, который он любил, но постигал с трудом, предмет, который он завалил в Ветеринарном колледже, — патология. Как и у меня, в его сне доминировал страшный человек, мучивший его дурными известиями. Существовало только одно большое различие. Альф Уайт прекрасно знал своего мучителя. Это был не кто иной, как его старый профессор патологии, грозный и незабываемый Джон У. Эмзли.
Отец много рассказывал о своих студенческих днях, мы слышали массу историй о его друзьях, но самым ярким персонажем, который запомнился нам больше других, бесспорно, был профессор Эмзли. Все очень просто — отец боялся его до дрожи в коленках.
Студентов ждал внезапный удар, когда они начали изучать патологию. Смех и шум на лекциях остались в прошлом с тех пор, как профессор Эмзли ворвался в их жизни и, словно ангел ада, прожигал огнем трепещущих студентов. Он произвел настолько глубокое впечатление на Альфа, что впоследствии появился в его ранней неопубликованной повести в образе грозного профессора по имени Квентин Малдун.
Малдун. Это имя звучало, как погребальный звон, как удар огромного колокола на вражеской башне, и студенты с первых дней слышали его зловещие отголоски…
Квентин Малдун, профессор патологии, был преданным своему делу и во многих отношениях блестящим ученым в расцвете лет, и хотя можно усомниться в справедливости Божественного Провидения, избравшего его раскрывать захватывающие и удивительные тайны его предмета грубым, неотесанным существам, он честно исполнял свой долг. Его долгом было учить патологии, и если что-то или кто-то препятствовал исполнению этого долга, он безжалостно сметал это со своего пути. Pathos Logos, наука о болезнях, ответ на все вопросы, яркий луч света, внезапно пронзивший кромешную тьму, указующий перст истины и надежды. Вот так видел Малдун патологию и заставил некоторых студентов тоже увидеть это. Другие всего лишь заучивали факты, иначе он их попросту распинал.
Уолш услышал о Малдуне от старшекурсников, которые упоминали его имя только шепотом. Он еще и недели не проучился в колледже, как до него стали Доноситься зловещие слухи. «Ага, пока все хорошо, но подожди — перейдешь на четвертый курс и узнаешь Малдуна. Можешь не сомневаться, ты еще в класс не вошел, а он уже все о тебе знает. Попомни мои слова, Малдуну известно все, что ты делаешь — плохое или хорошее — с самого первого дня, как ты вошел в этот колледж. Каждую оценку на каждом экзамене по каждому предмету. Смылся ты с лабораторки по анатомии и пошел в кино или напился на танцах — все в этой огромной черной голове!»
Прошло три года, и когда курс Уолша наконец вошел в аудиторию патологии, напряжение стало невыносимым. Тянулись минуты, Малдун опаздывал, и студенты сидели, глядя на пустую кафедру, стол и доску, ряды стеклянных банок с образцами. Внезапно сзади скрипнула дверь. Никто не повернул головы, но в центральном проходе раздались медленные тяжелые шаги. Уолш сидел у самого края, и темное нечто почти коснулось его плеча, шествуя мимо. Краем глаза Уолш уловил грузную фигуру в мятом, слегка потертом темно-синем костюме. Крупная голова с копной черных волос крепко сидела на плечах. Неторопливо шагали ноги с плоскими вывернутыми ступнями, под мышкой была зажата толстая пачка бумаг. Малдун поднялся на кафедру, не спеша подошел к столу и стал методично раскладывать свои записи. Он долго с ними копался, ни разу не взглянув на аудиторию. Не отводя глаз от своего стола, он поправил галстук, выровнял платок в нагрудном кармане и только потом поднял голову и уставился на студентов.
Широкое полное лицо с бледными обвислыми щеками и глаза, черные и горящие, которые смотрели на аудиторию со смесью ненависти и недоверия. После беглого осмотра глаза приступили к более тщательному изучению, медленно ощупывая плотные ряды в напряженной тишине. Закончив наконец свои исследования, Малдун заложил язык за щеку — характерный жест с оттенком «это конец, да поможет нам Бог», — глубоко вздохнул и обратился к аудитории.
Внезапно он выбросил вперед руку — некоторые его подопечные нервно подпрыгнули от неожиданности, — и крикнул:
