быть, в каминной трубе? На курорте? Исчезла? Может, ее потеряли где-нибудь да и думать забыли? А не могла она уехать в Лондон? Скажем, в Британский музей?
– Эта ее гувернантка заявила, будто она уехала в гости к тетке, да только никакой у нее тетки нет.
– А вы что думаете?
– Она во дворце, сэр. В этом я готова поклясться. Только ее спрятали. Сидит где-то под запором. В заточении.
– О, Господи! Но вы ведь ее искали?
– Эти комнаты, сэр, их там столько, что ни одному смертному их и не счесть. Я старалась, как могла, ездила на велосипеде по коридорам и звонила в звоночек.
– Ну что же, миссис Ноукс, вы правильно сделали, обратившись ко мне. Я немедленно приступлю к поискам. Некоторые дела следует возлагать на представителей более сильного пола. Боже мой, Боже мой! Наша бедная Мария лишилась свободы! Подождите, я шляпу надену.
Старик торопливо поднялся наверх и через некоторое время вернулся в испускающем запах камфоры длинном твидовом пальто и в забавном котелке с загнутыми полями, который он носил в девяностых годах, когда почитал себя за денди. Пальто Профессору приходилось надевать при всяком выходе в люди и невзирая ни на какую жару, – чтобы прикрыть дырки в одежде.
– Мы нападем на гувернантку, – сказал он, – прямо в ее логове. Вам, миссис Ноукс, лучше вернуться прежде меня и по другой дороге. Пусть считают, что я заглянул во дворец случайно, желая повидаться с Марией, так будет лучше. Тут нужно действовать тонко.
Профессор суетливо вывел Стряпуху из домика, пообещал дать ей десять минут форы, и подтолкнул в сторону Верховой дороги. Две минуты спустя, он ее настиг.
– Миссис Ноукс, простите, я вас задержу на минутку. У вас при себе нет случайно, – или, может быть, дома – комплекта Дю Канжа?
– Нет, сэр. Чего нет, того нет. Вот Битон…
– Вы, конечно, имеете в виду второго из архиепископов, носившего это имя. Определенно не кардинала. Прочие, как мы знаем, к священничеству не принадлежали.
– Это повареная книга, сэр.
– Вот как? Древнее и возвышенное искусство. Надо думать, какойнибудь последователь Гудмана. И все- таки, никаких томов Дю Канжа у вас не имеется?
– Насколько я знаю, нет, сэр.
– Жаль. Ну, ладно, ладно, не все же сразу. Но я вас задерживаю. До свидания, до свидания.
Еще через минуту он снова догнал ее.
– Есть такое слово, – сказал он с надеждой, – Tripbarium. Вы случайно нигде его при чтении не встречали?
– Не припоминаю, сэр, нет, наверное не встречала.
– Нет. Э-э, ну, ничего не попишешь. Нам должно спасать наши души терпением, миссис Ноукс. Там, конечно, может стоять и F вместо T, поскольку эти писцы обходились с гласными как Бог на душу положит. Собственно, и Y в Tripbarium тоже на месте, не правда ли?
– Эта ваша требуха…
– Требуха, – сердито воскликнул Профессор, – это гаэльское слово. При чем тут требуха? Всего вам доброго. Всего доброго.
И он в раздражении заковылял к дому, но, впрочем, вскоре вспомнил об ожидавшем его на кухне пакетике. Гнев его тут же растаял, и он обернулся, чтобы помахать своему доброму другу рукой, но Стряпуха ни разу не оглянулась. Тогда Профессор, предоставляя ей обещанную фору, отправился на кухню, чтобы заглянуть в пакет. Как он и надеялся, внутри лежали копченые селедки!
Тут же забыв о Марии, Профессор принялся искать в словаре слово «копченый», желая проверить, не от скандинавского ли kvepes оно происходит, – да, действительно, от него самого.
Глава XX
Примерно час спустя, Профессор попробовал почесать в затылке, обнаружил на голове котелок и принялся строить догадки касательно того, как он туда попал. Профессор предпринял несколько попыток разрешения этой проблемы, прибегнув к помощи самоанализа и метода свободных ассоциаций, и в конце концов пришел к заключению, что котелок он надел сам, собираясь куда-то идти. Сделав такой вывод, он вышел из домика и посмотрел на небо. На небе определенно ничего написано не было. Поэтому Профессор вновь вернулся под крышу, нашел клочок бумаги и, сконцентрировав сознание на котелках, написал на клочке первое слово, которое пришло ему в голову. Таковым оказалось слово Фтйрвбтйхн. Профессор оторвал его и повторил попытку, получив на сей раз слово Крысид, связанное, как он решил, с епископом Ганно и крысами. Профессор попробовал сосредоточиться на Ганно и получил Венец, испытал Венец и получил Капюшон, испытал Капюшон и получил Пальто. Тут он обнаружил, что, действительно, одет в пальто, и страшно обрадовался. За этим последовало длинное путешествие по ирландским графствам через «Анналы четырех хозяев» и так далее, приведшее его обратно к Tripbarium. Он испытал это слово и получил Копченые селедки, теперь уже окончательно связанные со Скандинавией, шустро проскочил Гетеборг, миновал Сведенборга, Блейка и Густава-Адольфа и вдруг вспомнил, что его просили спасти Марию. И Профессор, еще более тщательно сбалансировав на макушке бутылочного цвета котелок, засеменил ко дворцу, куда призывал его долг.
День стоял знойный.
Тепло накапливалось под деревьями, обращая Верховую дорогу в длинную череду печей, в пальто было невероятно жарко, пчелы, словно аэропланы, гудели в липкой листве вязов; ласточки, налепившие гнезд на южной стене, обмахивали хвостами птенцов и, задыхаясь, разевали клювы, ужи целыми подразделениями выползли на охоту, обратив жизнь лягушек в сущий ад, а сами лягушки дюжинами совершали самоубийства, бросаясь под колеса первого попавшегося автомобиля. Профессор тяжело тащился по дороге, уходя все дальше от дома, – маленький старательный жук под медно-раскаленным небом, становившийся меньше и