– Но перед любовью, миссис Ноукс, никакие, ха-ха! запоры не устоят. У меня свои методы, Ватсон, то есть, что это я, – миссис Ноукс. Горшочек с геранью! Каждый раз, покидая дом и запирая его, я аккуратно прячу инструмент для проникновения внутрь в такое место, которое известно только мне одному. Так что если вы, миссис Ноукс, соблаговолите на минуточку отвернуться, я извлеку ключ изпод горшочка с геранью, – вон он, видите? он-то и хранит мою тайну, – и мы с вами окажемся внутри этого строения быстрее, чем вы успеете выговорить «Том Робинзон». Но почему, собственно, Том? Мне следовало сказать «Крузо». Да и в этом случае его полагалось бы назвать скорее Крузнауэром. Я хочу сказать, что вы и вполглаза мигнуть не успеете.
Стряпуха ответила, что она, понятное дело, не имела намерения мешать такому джентльмену, потому как она порядок знает и с малолетства умела себя соблюдать…
Профессор заверил ее, что никакой тут помехи нет, а напротив, одна нежданная радость, и что если она готова подождать минутку, пока он попробует вставить ключ вверх ногами, потому что ключ, как он, Профессор, опасается, склонен несколько заедать, то оба они, вне всяких сомнений, проявив небольшую сноровку, приятнейшим образом проникнут в дом, а там…
На что Стряпуха сказала, что никак не хочет обременять его лишними хлопотами, ей и так хорошо, и снаружи ничем не хуже…
– Ну вот! Как видите, требуется просто определенная ловкость рук. Тут в замке что-то не так устроено, поэтому ключ нужно вставлять вверх ногами и задом наперед, а дальше уже все идет гладко, как, как…
– Как по гладкому месту.
– Вот именно. А теперь, миссис Ноукс, входите в дом, не стойте на солнцепеке. Путь вы проделали долгий да еще и спешили. Так, погодите-ка…
– Боюсь, – продолжил он с некоторой застенчивостью, – чашку чая вам предложить не смогу, – прикончил последний пакетик, – зато имеется прекрасный кипяток, то есть мы его в два счета получим, дайте лишь запалить несколько сучьев, которые я тут рубил, и…
Чаю он и вправду предложить Стряпухе не мог, поскольку последняя ложечка заварки вышла у него еще на прошлой неделе, а вот в предложении кипятка таилось, пожалуй, некоторое лукавство. Кипяток можно было бы предложить кому угодно другому, и Профессор непременно так бы и сделал, но Стряпуха-то навещала его не в первый раз. Профессор замер, стоя на одной ноге, обеспокоенно глядя на кошелку и продолжая повторять свое «и…»
– Да что же это вы так, сэр! Хорошо хоть я позаботилась захватить с собой…
Профессор счастливо вздохнул.
– … зная ваши привычки…
И миссис Ноукс удалилась со своей кошелкой на грязную кухоньку, а томимый предвкушениями Профессор приник к растрескавшейся кухонной двери, подглядывая сквозь щелку. Столь многое зависело от того, что у нее нынче в кошелке – копченые селедки или сосиски. Она всегда приносила либо то, либо другое, но сегодня ему больше хотелось селедки. Он знал, что Стряпуха приготовит чай, непременно есть у нее с собою бумажный фунтик с заваркой, и бутылочку молока она не забыла, и шесть кусочков сахара, и две булочки, ею же и испеченные. Вкусные, слов нет. Но помимо всего этого, она, уходя, всегда оставляла, словно бы по забывчивости, покрытый жирными пятнами бумажный пакетик, содержавший либо селедочку, либо сосиски. Профессор, как и Стряпуха, никогда о нем не упоминал и никогда не благодарил ее за подношение: то ли он был слишком горд, то ли слишком застенчив, то ли слишком благодарен ей, чтобы найти правильные слова. Он просто-напросто съедал содержимое пакетика на следующий день. Пока же он сгорал от желания узнать, что его ожидает, но выспрашивать ему не хотелось, разглядеть сквозь щелку не удавалось, и вообще он немного стыдился, что подсматривает. Поэтому он отошел от двери, присел на ящик из-под мыла и принялся ритмически сглатывать наполнявшую рот слюну.
Когда Стряпуха заварила им обоим по восхитительной чашке чая, и они, сидя бок о бок на ящике из-под мыла, принялись за булочки, она заговорила о цели своего визита. Дело касалось мисс Марии, сэр, насчет которой она очень тревожится, потому как о ней вот уж два дня ни слуху ни духу, а при том, что он не хуже ее знает насчет этой, ну то есть, насчет мисс Браун, то у нее, хоть она и не желает ни на кого напраслину возводить, а все-таки скажет, даром, что нет у нее привычки обсуждать своих хозяев с посторонними господами, это уж Профессор ей может поверить, потому что она в Мальплаке вот с таких вот лет, и ее сама миссис Баттерби учила, как подобает, домоправительница, значит, покойного Герцога, и пускай сеять подозрения дело не христианское, а все ж таки правда дьявола посрамляет, и уж что они с ней, бедной крошкой, вытворяли, так и сказать-то грешно.
Профессор, погрузившийся, пока она говорила, в собственные мысли, по воцарившемуся молчанию понял, что пора и ему что-нибудь сказать, и находчиво заметил:
– Подумать только!
У него имелись тайные приемы поддержания любого разговора, сводившиеся к использованию либо этой фразы, либо другой: «Да что вы говорите!», – обе доказали свою надежность и годились в качестве ответа на любое замечание собеседника.
Стыд и срам, продолжала Стряпуха, она с самой пятницы в таком беспокойстве, что прямо не знает, куда ей из-за всех этих дел податься, не к викарию же, хоть на него, может архиепископ Кентерберийский руки и наложил, в чем она весьма сомневается, да из свиного уха шелкового кошеля все равно не сошьешь, вот она нынче поутру и решила, пока мыла тарелки, что пусть-ка их пораспросит прирожденный джентльмен, а Профессор, и по всему видать, как раз из таких, и она это готова сказать и уже говорила разным там, которые его по-всякому обзывали, потому как джентльмен всегда знает, как в каких случаях полагается поступать.
Разум Профессора пронзило внезапное подозрение. Что-то такое говорила Стряпуха… Он точно слышал… Что-то такое насчет…
– А где Мария? – требовательно спросил он.
– Много бы я дала, чтобы это узнать. Я ее уж два дня в глаза не видала.
– Силы небесные!
– Она пропала, сэр, – еле сдерживая слезы, сказала Стряпуха. – Моя Мария. А я всегда так старалась помочь ей хоть самую малость.
– Миссис Ноукс, дорогая моя, да ведь это просто Бог знает что! Это же серьезное дело! Пропала? В глаза не видали? Не обратилась же она в невидимку! Может быть, она в кровати? Или под кроватью? Может
