Вроде кто-то прямо возле забора стоял и кричал.
— Менты сюда идут! Человек десять!
Всполошились все. С мест повскакивали.
Некоторые (и Кошелев в их числе) по склонам наверх полезли.
А до верха добравшись, увидели — по тропинке, в цепочку вытянувшись, люди идут. Фонариками светят.
Голос. Низкий, с хрипами. Да это ж рация! Переговоры ведут? Зачем?
Серьёзные ребята пожаловали.
Ближе подходят. В свете фонариков бронежилеты замелькали. Стволы автоматные.
Спустился вниз Кошелев.
— Интересные дела, мужики, — сказал он. — Похоже, и впрямь человек десять. Вооружены, в бронежилетах.
— Не из-за бомжа ли, Иваныч? — с опаской спросил Семён Петрович.
— Да на хер он кому нужен! — отмахнулся Кошелев и даже на землю сплюнул.
— Так, спокойно только, — раздался голос Лебедева Ивана Сергеевича. — Разговаривать я буду. Вы все тихо сидите. По кострам разойдитесь и сидите тихо! И вы там, наверху, спускайтесь быстро! Быстро вниз все и по кострам расселись!
Те, кто наверх поднялся — сразу вниз понеслись. Да так, что и земля мёрзлая у них из под ног комками полетела.
И вовремя.
По краю оврага фонарики замелькали.
Со всех сторон замелькали.
Понятно стало — окружили их. Сразу в кольцо взяли.
Вот это уж точно — необычное дело. Никогда ещё менты их не обкладывали. Ни к чему вроде было, и так обо всём спокойно договаривались.
Шаги послышались. Топот.
Со стороны тропинки лучи замелькали.
И точно. Трое в о враг спустились по тропинке.
Двое — милиционеры. И впрямь — в бронежилетах и с автоматами. А третий…
Третий — Колька! Сторож.
Он то чего припёрся, жук навозный? Нахватал мало, что ли?
— Здесь они, здесь! — радостно закричал Колька и пальцем стал на всех показывать.
Как будто в первый раз в жизни увидел. Чудак прямо, ей-богу!
Милиционеры поближе подошли. Фонарик выключили.
И действительно — и так костры хорошо всё освещали.
Милиционеров Семён Петрович сразу узнал. Да и другие вампиры сразу узнали. Местные милиционеры, всем хорошо известные.
Главный из них — лейтенант Бубенцов, с ним — старший сержант Прохоров.
Местные — с одной стороны хорошо. Лучше, чем совсем чужие. С другой стороны — какого чёрта их принесло? Сроду ведь в овраг этот не ходили.
— Ну здорово, кровососы, — сказал Бубенцов.
Негромко сказал. Без крика. Но голос его прозвучал недобро, угрожающе.
Семён Петрович поёжился даже.
— Здравия желаем, лейтенант, — ответил Лебедев. — Рады, что к огоньку пожаловали… Не случилось ли чего? Может, помочь надо?
— Может, и надо, — тем же тоном Бубенцов ответил. — А чего случилось — тебе лучше знать. Шалить суки твои кровососные начали. Вести себя стали не по правилам. А ты чего, не знаешь, что под носом у тебя творится?
— Не в курсе, — сказал Лебедев. — Объясни, будь добр.
— Сейчас объясню, — и Бубенцов осматривать стал тех вампиров, что к нему ближе сидели, в лица их вглядываться. — Егорыча завалили говнюки твои… Вот, свидетеля привели… Опознание сейчас проводить будем..
— Мои? Егорыча?! — искренне удивился и возмутился даже Лебедев. — да что ты, лейтенант. Кровососы тут, но не психи же собрались! Не самоубийцы! Да когда мы кого тут трогали?! Бомжей разве только, да и то редко. Ты же сам всё не хуже нас знаешь!
«Егорыча! Егорыча завалили!» шёпот тревожный по кострам понёсся.
Климёнок, Пётр Егорович.
Директор кладбища. Царь местный. Бог.
Бог мира их малого, заоградного, зазаборного.
Как богу и положено, редко когда в мире своём появлялся он.
Снисходил, так сказать. Из вампиров — по пальцам одной руки пересчитать, кто его больше трёх раз видел. Хоть многие из кровососов годами по аллеям да участкам мыкаются.
Семён Петрович бога этого только один раз видел. Прошлой осенью.
Со свитой тот по к сорок второму участку шёл.
Знал Семён Петрович, что с сорокового по пятьдесят пятый участок — места блатные. Большие участки, зеленью аккуратно обсажены. Вход — с центральной аллеи, но не сразу, а ещё мимо живой ограды пройти надо. Из кустов, кубом стриженных.
Семён Петрович близко подойти, конечно, не решился.
Наоборот, глянул только мельком (высокий мужик, дородный, усы, волосы тёмные с единой, пальто дорогое, длинное, чёрное такое, полы развеваются… подходящий бог, солидный) — и ушёл Семён Петрович от греха подальше.
А вот теперь… Покусился кто-то на бога то этого. «Завалили…»
Да кто б из вампиров решился на такое?
Это живому есть где отсидеться. А вампиру где?
Это же самоубийство для вампира. Ему же не сбежать, не скрыться.
Да и мысль одна, что бог этот… в пальто своём… где-то на кладбище…на земле прямо… под дождём вперемешку со снегом…в крови, может даже…в луже крови.
От одной только мысли, что убили Егорыча и подозрение пало… Да что там подозрение, уверенность у ментов, что вампиры это сделали… И трясти их будут сейчас по крупному…
От мыслей таких Семёну Петровичу стало плохо. Показалось ему на мгновение, будто и не апрель сейчас холодный и не ночь тёмная. Показалось ему, что лето сейчас, июль, полдень с солнцем палящим. И стоит он, Безруков Семён Петрович прямо посреди широкой поляны, на самом солнцепёке. А солнце, не жёлтое уже, белое. Над головой у него. Белая смерть вампирская. И далеко до края поляны… Влево далеко. И вправо далеко. И прямо. И назад. Не добежать. Даже если быстро. Не добраться. И грудь что-то давит. Острое. Тяжелое. Кол обточенный?
Белое… Смерть белая…
Да нет, не смерть пока.
Менты опять фонарики свои включили.
«Встать! Быстрее! Рожу не опускай! Колян, смотри давай. Этот? Сесть! теперь ты давай!..»
Идут менты, фонариками светят. И сверху, с краёв оврага, тоже лучи вниз бьют. Лица вампирские высвечивают.
Встают вампиры. От света жмурятся. Опять садятся.
Кого прошли — те не радуются. Знают — если не найдут менты виновных… или тех, кто виновным покажется, то по новой пойдут.
Пока пару-тройку кровососов подходящих не выберут.
Колька-сторож рядом крутится… Стой-ка!
Не крутится, не крутится он. Колька то и опознаёт.
Свидетель он, что ли? Что за ерунда?
— Да чего там, командир, — это Лебедева голос. — Сами вопрос бы решили… Разобрались бы. Если
