«Боже ж ты мой!» подумал он. «Это что-то не то. Чего я смеюсь то? Что тут смешного?»
Они не ушли. Бред не закончился с пробуждением. Ему так и не удалось вырваться из-под их власти.
Так почему так радостно на душе?
«Кого это — «их»? Чьей власти?»
Он не мог ответить на этот вопрос. Каждый шаг уводил его в глубины этой бесконечной квартиры. Каждый шаг всё дальше уводил его от выхода.
Ни один его вопрос не оставался без ответа. Ответы были повсюду.
Но он или не видел их, или, увидев, не мог понять.
«Кто знает, какого размера здесь комнаты?»
Быть может, он и одной то комнаты пока не видел? Быть может, он вообще не в состоянии хоть что- то здесь увидеть.
«Почему мне так легко, спокойно и радостно? Откуда пришла эта тревожная, больная свобода? Кто подарил её мне и с какой целью?»
Здесь нельзя спрятаться даже во сне. Каждый его сон будет новой комнатой в этой квартире.
Он заблудится. Быть может, уже заблудился.
Дмитрий отдышался и, сорвав с вешалки полотенце, приложил его к лицу.
Ткань показалась ему очень тёплой, даже горячей, словно полотенце подогрели, подгадав время его утреннего туалета.
«Странно…»
Как будто какой-то узор проступал сквозь махровые нити.
Он развернул полотенце и, рассмотрев его, увидел, что на красном фоне плотными стежками белой шёлковой нити было вышито:
МОЁ ТЕЛО-МОЁСПАСЕНИЕ. БОГИ ВСЕГДА ЧИСТЫ.
«Глупость» подумал Дмитрий и швырнул полотенце на пол.
И с наслаждением вытер о него ноги.
«Чисты, говорите? Боги?! Нечего мне всякую белиберду подбрасывать! Нечего! Меня на такое не купишь! Не купишь! Нет!»
Он понял, кому принадлежал его смех.
«Может, я теперь бог? Я же чистый. Даже ноги вытер».
Эта мысль так же показалась ему забавной, но смеяться он уже не стал.
«Дудки!»
Дмитрий вернулся в комнату и, оглядев карликов (взгляд он постарался сделать максимально наглым, презрительным и высокомерным), присел к столу.
— Ну что, карлы недоразвитые, угощать будете? — спросил Дмитрий тоном хозяина, недовольно своими нерасторопными слугами. — Что чаем то всё время поите? Водочки жалко небось? Могли бы, кстати, и котлет пожарить.
Карлики переглянулись, спрыгнули со стульев и, словно отрепетировав встречу заранее, дружно склонились в поклоне.
— Разрешите представиться? — почтительно прошептал один из них.
— Валяй, — милостиво согласился Дмитрий.
— Твои повелители и хозяева твоей судьбы, — всё так же почтительно продолжал карлик. — Я — Иеремий.
Карлик, не разгибаясь, совал с головы шапочку и, махнув ею пару раз, снова надел.
— А это…
Он показал на стоявшего рядом боязливо моргавшего уродца.
— Владыка твоей жизни Мефодий.
Мефодий проделал со своей шапочкой те же манипуляции.
— А она, тварь недостойная…
Старушка свою шапочку снимать не стала, но, подпрыгнув, изобразила что-то вроде книксена.
— Феклиста, мама твоя…
— Очень приятно, — начал было Дмитрий, но поперхнувшись, осёкся и грозно зарычал:
— Какие владыки?! Какая, на хрен, мама? Травы, что ли, в чай намешали?! Или обкурились до опупения?! Ты чего несёшь то?!!
Карлики распрямили спины и, взявшись за руки, поклонились, едва не стукнувшись лбами об пол.
Потом так же дружно (нет, репетировали, не иначе!) запрыгнули обратно на стулья.
И снова потянулись к блюдцам и чашкам.
— Нет, я не понял! — продолжал упорствовать в гневе Дмитрий. — Не понял! Я вам тут кто?
— Тварь, — просто и коротко ответил Иеремий и с хрустом откусил кусочек сахара. — Люблю вприкуску…
— А по морде? — предложил Дмитрий.
— Горячее в обед подадут, — заметил как бы между прочим Мефодий. — Раньше не получится. Горячее остыть должно. Ему так положено.
— Мудаки! — заявил Дмитрий и затих в тягостном раздумье.
«Кланяются и наглеют. Точно обкуренные… Или загипнотизированные?»
И Дмитрий уже не грозно, а лукаво глянул на троицу.
— А Игнатий где, отцы святые и матушка? — с издёвкой спросил он карликов. — Куда Игнатия подевали, повелители мои ебанутые?
Иеремий пожал плечами.
— Он нам не докладывается. Мы ему не ровня. Рылом не вышли.
— Это потому что вы козлы, — злорадно заявил Дмитрий. — Козлы вы, владыки небесные!
— Может, и так, — согласился Мефодий. — А тебе то что?
Дмитрий вздохнул, потёр лоб и, словно решив что-то окончательно и бесповоротно, махнул рукой.
«Их не прошибёшь. Эти любого психа переплюнут. Ну их, нечего с ними говорить».
Есть не хотелось. Так странно начавшийся, совершенно беспутный и бестолковый этот разговор совершенно отбил аппетит.
И было очень, очень обидно слышать такие наглые (или даже высокомерные) слова от этих уродцев.
«Да что они возомнили?!»
Обида переросла в раздражение.
«Да что, я с гадами этими церемониться буду? Если я и впрямь выйти захочу — неужто они меня удержат? Ни за что! Одной левой их!..»
На миг представилась ему сцена невероятная, но вместе с тем уморительная: он, рыча и размахивая кулаками, прокладывает себе путь к входной двери, а карлики (растрёпанные, непременно растрёпанные и потерявшие в пылу борьбы свои вязаные шапочки — именно так ему это представлялось) с писком, хрипом и проклятия пытаются преградить ему путь, кусаются, бьют его в живот туго сжатыми кулачками, пытаются, подпрыгнув, повиснуть у него на руках.
А он идёт, медленно, но неуклонно продвигаясь…
Дмитрий не выдержал и фыркнул, едва успев прикрыть рот ладонью (так развеселила его дурацкая это сценка, мелькнувшая на минуту в его сознании).
«Э, нет» прервал он свои фантазии и снова было расходящийся смех. «Я то знаю, отчего смешки эти появляются и почему глупость такая мне в голову лезет. Это только кажется, будто я смеюсь. А на самом то деле, если хорошенько разобраться, это вы, друзья ситные, мне чушь всякую в голову запихиваете, да сами и смеётесь. А получается, будто я смеюсь. А вы тут только чай, вроде как, пьёте. Нет, ребята, нет! Вчера мне Игнатий ваш мозги вконец запластилинил, а теперь вы вот взялись? Не выйдет. Есть не хочу — и не буду. Может, вы в чай чего мешаете? Наркоту, например. Или таблетки. И ведь есть вашим фокусам объяснение, есть! Не просто так ведь вы меня тут держите».
Дмитрий, нарочито грозно сдвинув брови, посмотрел на Иеремия и спросил его:
