И, между прочем, были же прецеденты. Я вот вчера один пример подобрала очень сходный.
( Арес - шепотом Фобосу):
- В календаре для женщин, про Герострата. У меня такой же есть.
Афина (победно):
Был такой Герострат, все, я надеюсь, помнят - ведь подавал надежды молодой человек, кастрюлю, кажется, изобрёл, (Арес:'Потеря подачи'), а как спалил храм Артемиды (правильно, конечно, сделал, чтобы там не говорили) так его имя только с ней и упоминают (Чтобы предотвратить возникновение культа личности Герострата и паломничество к месту его захоронения, прах вандала был развеян над храмом Артемиды в Эфесе в процессе полыхания оного.)
- Неужели вам не жаль, товарищи? Афродита, вы зря улыбаетесь. Я вот предлагаю, и вне зависимости от решения совета приложу все силы, чтобы обязать Афродиту организовать подобающее рандеву, пусть мальчик успокоится, и без всяких проволочек, как Арес с Александром Сергеевичем протянул.(Встречается с Герой глазами) У меня всё.
Арес:
- А у меня - ничего.
Фобос - Деймосу:
- Какого хуя они с ним вожгаются?
Деймос - Фобосу:
- Кое-кто надеется, что этот молодой человек разнесет всё, что разносится.
Дождавшись достаточной тишины, приподнялся Зевс, импозантно откашлялся и произнёс:
- У нас в зале присутствует очень интересная персона. Впрочем, его не надо особенно представлять - он начинал вместе со многими из нас. Слово предоставляется Богму.
На трибуну поднялся кургузый Богм, посмотрел в зал и эдаким Хрущёвым ошалел от великолепия.
- У вас тут всё по-божески,- вырвалось у него, но он тут же нашел в себе силы неожиданно насупиться, и, погрозив в никуда кулаком, добавил:
- А я хочу, чтобы чисто по-человечи. Вот и есть моё мнение. Чего говорить-то - только вас развлекать...
Он махнул рукой и почему-то вместо того, чтобы спуститься со сцены в зал, убрёл за кулисы.
Зевсу он чем-то импонировал, и Громовержец одобрительно произнес ему в спину:
-Спасибо. Мы учтем ваше мнение.
Слово предоставляется Христу Иисусу Саваофовичу-Иосифовичу
(На этой отметке под пение установленного в глубине сцены женского ансамбля православной песни и пляски на сцену возносится средних лет сын человеческий в смиренных одеждах)
- Плащик-то кожаный где у тебя? - тут же пробным камнем летит в него реплика Ареса.
- Аллах его знает. И Магомет прожег его,- степенно звучит голос Иисуса.- И если кто спросит меня про плащ мой ещё, то я говорю - расскажу я и про нижнее бельё ваше. И если кто скажет мне слово - скажу ему два. И если кто скажет мне ещё слово - отвечу, как отвечал уже - встань, Лазарь, раскрой глаза, и иди, куда они глядят. Не внимали вы голосу моему раньше, а теперь забоялись учеников моих - так вот что я вам скажу:
Если какой маг или ворожей напоил доброго человека змеиным ядом, но не умер тот человек, но в змею сам превратился, то будет на то Воля божья, и будут того волхва братья и сестры многие лета по косточкам собирать, как Маше Даян - племя израилево.
Но что до человека, отравленного не по совести, то пусть он и змеи поганой вид имеет - не мне приказать ему 'отдай свой яд', и не мне приказывать ему 'укуси обидчика неверного', и не мне приказать ему 'стань человеком, каким прежде был' - бьется в нем человеческая душа и сама выход найдет и вылетит, а смертный уж будет либо делу божьему предан, либо суду и забвению.
И Зевс только добавил тихо:
- Ставлю вопрос на голосование.
Здесь и сейчас
24. О2. 1992. Ночь
В ночной тиши мира, установленной в его квартире, сидит Константин. Он уже жалеет о столь безвозвратно и неуклюже пролитом на всю эту историю свете. Вдвойне печально, с его точки зрения снуют времялетчики. Они деловито смазывают и подгоняют части неведомо откуда взявшиеся у них части автоматов, скатывают в удивительно правильные конусы какие-то маскировочные сетки. У них есть свои планы и намерения, ведущие, по мнению Константина, в неведомую анфиладу конфузов и разочарований. Божественная ясность в голове, проявляющаяся в безупречном отсутствии соображения, протяжные вспышки шарообразного идиотизма, так
хорошо знакомые каждому литератору, бездарные фазы обращения Луны - в пространстве, а фенилаланина - в организме, великолепно дополняющие друг друга, уже давно заполняют его свободное время, и уже много дней сырмяжный асфальт вынужденного тупоумия бороздят чуткие умозрительные радары в надежде обнаружить и, по возможности запеленговать вожделенный комочек длинноногой и желанной мысли, мысли-забияки в безликой толпе 'чистых' мыслей, то есть мыслей без головы, мыслей- мутанток, сонмы которых бегут сюда из изуродованной реальности и беспомощно теряют здесь свою индивидуальность и чувство собственного достоинства.
И вдруг неожиданно, как если бы вдруг загорелись лампочки в только что купленных яблоках, раздается голос Константина Великого:
- Редкая птица, долетев до середины Днепра, подумает: 'Полдела сделано'.
- Чё надо,- как равный у равного, спрашиваю я у него.
- Мне бы дальше почитать надо,- переминаясь с ноги на ногу, гундосит он.
- Читатель,- отвечает Константин. Крючок предыдушего вопроса уже крепко застрял в мякоти его самолюбия.
- Хиреешь ты, мой друг, покрытый плесенью,- говорит Константин-1989.
- Нет,- задумчиво отпирается второй.
- Вслед за фантомной уязвимостью, понимаешь ли, движется настоящая. Уже девочки-припевочки с улыбочками-ухмылочками ослушиваются-оглядываются,- говорит ещё один Константин, также возвышающийся за моей спиной.
Действительно, я уже склонен полагать, что какое-нибудь моё отражение как-нибудь вместо того, чтобы как по команде отвернуться вместе со мной от зеркала, с кислой ухмылкой продолжит смотреть мне вслед, но я не полагаю так, а напротив, успокаиваюсь и думаю: 'О Константин! Как плохо я знаю тебя, как неправильно и редко пользуюсь твоим даром - даром твоего существования.
- А теперь - спи,- говорит Константин, и я понуро иду спать, как лось, склонив свою бессловесную голову, решившую отравиться заново.
- Не покидай всуе белый свет имени Господа нашего,- это я вдруг услышал совсем чужой голос. Я оглядываю коридор, в котором нахожусь, и вижу, как с потолка свешивается лицо Богма, всё перекошенное от неудобно выбранной позы.
- Ты слышь, говорит он мне внушительно, - не грусти у меня. Тебе-то всё, может, равно - конечно, в конце-то всей истории, после слова 'никто', места ...
- Почему 'никто'?- задаю я ему любой из пришедших мне в голову вопросов.
- Почему-почему, потому, что 'потому' кончается на 'у', а вся наша история - на слово 'никто'... Если не веришь - Константин подтвердит.
- Бля буду,- между делом подтверждает Константин, и Богм удовлетворенно говорит дальше:
- Представь себе, мой юный друг, что договорившись с типографией, ты оставишь на кончике книжечки, после этого самого слова 'никто' некоторое пустое место, чтобы любой читатель с чувством
