Это штандартенфюрер СС Исаев,
Хихикая, черкается в собственном досье:
'Характер нордический. С головой не дружит'.
Тут рейхстаг рушится. Движение остановилось.
Пусть бегут, неуклюжи. Бывает и хуже...
'Почему я веселый такой?' - думает Штирлиц.
Он шифровки раздает беднякам и нищим,
Пока пьяного тела качается маятник,
Но его светлый образ разит винищем
И близок к провалу в человеческой памяти.
Шпионить было проще - чуть занеможется
Или донесения становятся щуплей -
Он вычислит предателя, поглядит ему в рожицу
И приводит в исполнение юмористический куплет.
И вот сейчас, безвозвратно теряя козырность,
Он смотрится в каждую витрину и говорит:
'Мне смешно от вашего юмора, Штирлиц',
И уходит дальше отражениями сорить.
Пока не родится Юлиан Семенов,
Шаг в бессмертие квалифицируется, как побег,
А жизнь догорает, и пахнет паленым,
И куражится Штирлица ненаблюдаемый объект.
В центре Европы, блуждая по улицам,
Призрак коммунизма напоминая заброшенный,
Он совсем по-еврейски - и опечалился, и ссутулился,
И оценил ситуацию - тщательно и дешево:
Кончен бал. Разъезжаются ноги.
Буянят золушки в опустевших дворцах,
Приобретают четкость братские некрологи,
И расплываются в тумане одинокие паруса.
Упаковано все, кроме мебели и иллюзий,
И варенье доедено. Опустошен и измотан,
Он уже не Герой Советского Союза
И еще не герой советских анекдотов.
Придется уехать, а как не хочется...
Но кто поймет, что в стране, где каждый третий - фашист,
Эсэсовская форма - не вызов обществу,
А оправданный камуфляж для уязвимой души.
От одиночества созданы все шпионские организации...
- Девушка, до Лиссабона, один купейный.
Опять все сначала. Не нализаться ли?
- Спасибо. Будьте добры, два портвейна.
И пьет он, и думает - вовсе не дожил...
Стоит, коренастый, как две табуретки,
И силится вспомнить, к чему еще можно
Его ревновать городам и разведкам.
Вот жена, переходящая всяческие границы -
Просто не жена уже, а контрабандный товар,
Еще любил смотреть в неустановленные лица,
Но если был кому-то близок - скорей, как провал.
И в тот день в уголке напился застенчиво,
Разговаривая разве что с 'Вальтером' номерным
И, как трактор в провинции, заблудился к вечеру,
И думал безнадежно : « С одной стороны,
Орел я, конечно, а с другой, тем временем,
Улочки с пивными и прочая решка,
Где свобода уставится на меня с удивлением
И пристально, как извращенец на новый скворечник...
Кругом враги, только бога не наняли,
Наверно',- и монетку из английского пальто
Вынимает, и загадывает последнее желание.
Больше его не отгадает никто.
ЧАСТЬ HУЛЕВАЯ
Эта часть содержит произведения, не вошедшие в данную книгу - не вошедшие лишь потому, что они не были закончены к моменту выхода сборника.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Истерическим смехом обглодано тело мое
Наливаются яблоки глаз в побледневшем окне
Чтоб отчетливей видеть, как ужас обои жует,
Чтобы стульев тяжелых озноб ощущался сильней.
Уголок чтобы каждый молчаньем угрюмым просил
По возможности чаще вокруг рассыпать свой восторг,
Чтоб грудные комочки едва накопившихся сил
Поллитровкой спешил выставлять на затравленный стол.
Я возлюблен, поскольку родился в далеком краю,
Я возжаждан в миру, как достойный жених или брат,
А в далеком краю и всего то, что пять сараюх,
И пойдите поймите, в которой не страшно с утра.
Но я помню, что мир одинаков в своей красоте,
Я не вижу причин в расхожденьи имен или мест:
Если видел ее - то встречал где угодно затем
И на несколько слов приглашал в машинальный подъезд.
В рот открытый ее посмотрел и полпамяти слил,
Говорил, отрывая от слов беспорядочный вес,
Будто ноги счастливые сами топиться несли:
'Моя милая, взял бы тебя, чтоб забыть наконец,
Чтоб углам ненасытным разглядывать было кого,
Шифоньеру чтоб было куда исподлобья глядеть,
Чтобы было кому одичать и остаться вдовой
Говорил и психозом своим безраздельно владел:
