Над пухлой планетой, больной и родной.
И небо дрожало, по-женски и грустно,
Как грудь, обнажая каркасный скелет,
И губы метро отрыгали капустой
В кровавый и распотрошенный рассвет.
Бункера открывались, и люди, сутулясь,
Смолкали в агонии синих сирен,
И время текло тротуарами улиц,
Ручьями петляя вдоль сломанных стен.
Ходили сержанты, ходили констебли,
Придавая себе подобающий вид,
И йодисто-красные горькие стебли
Росли из расколотых мраморных плит.
В. Маяковскому
Осень.
На попу лета
Падает желтый лист.
Луна,
как тяжелый авангардист,
Нависла
над лысиной
худсовета.
Она взошла
из колодца,
И смеется,
Как Ленин
на долларе:
'Как я попала сюда?'
Каждый язык
оттопырен,
Булькает
каждая
венина,
Но Ленина, 24
Не 24 Ленина.
Дорогая редакция,
объясните народу,
Через
динамика
трясущуюся
мембранку -
Почему на площади
Пятого года
Неожиданно выросли
исполинские поганки?
Радио молчит -
миру быть,
Собирает к ругани
мат весь.
Хочешь написать -
выруби.
Хочешь вырубить -
сделай надпись.
С. Есенину
Белой, белой проседью
Церкви мне звонят.
Стала вечной осенью
Милая моя -
Солнышко сморкается
В утренней заре,
За окном качаются
Связки фонарей,
А в окне засалены
Мутные глаза.
Ветер белокаменный
Окна облизал,
И сметает в сторону
Звонкие шаги,
А под ними вороны
На плечах могил.
Значит, было поровну
Неудач и сил,
И насилу голову
На село носил.
Токари-механики,
Что ж вам хорошо?..
Снова кто-то пьяненький
Под окном прошел,
Черный ветер в комнату
Руки протянул,
Чтоб погладить спелую,
Как горячий хлеб,
Колыбельно-белую
Голову в петле.
Р. Тягунову
Будь счастлив, что живешь внутри,
Пиши оттудова наружу,
Чтобы пытались обнаружить,
Что ты живешь отнюдь не хуже,
И счастлив, что живешь внутри.
