гнезда.
– Боря? Ты почему не впускаешь меня, бессовестный? У тебя что – другая женщина?
«Ты». Она сказала ему «ты»!
– Простите, Любочка... То есть прости! Я отвечал на телефонный звонок. Поднимайся, я жду тебя у лифта... любимая. Восьмой – не забыла?
– Не бойся, мимо не проеду.
Она была восхитительна в своей короткой песцовой шубке, румяная, пахнущая морозной свежестью и такая желанная... Она положила руки ему на плечи, но, как всегда, подставила щеку вместо губ. Ничего. Он подождет.
Борис помог девушке освободиться от шубки. Не удержался и коснулся жадными губами ее теплой шеи, еще и еще... Когда он втянул ноздрями ее запах, ему показалось, что он сходит с ума и все это уже было с ним когда-то! Он ощущал аромат этой кожи, ласкал ее языком... Может, это было в его прошлой жизни?
Люба неуловимо выскользнула из его объятий.
– Ах, бессовестный, ты же мне обещал... Не спеши, Боренька. Сегодня у нас будет незабываемый вечер, обещаю тебе.
– Я знаю, любимая.
«Нет, Жемчужников. Ты ничего не знаешь!»
Она осмотрела его четырехкомнатную квартиру в двух уровнях, отказавшись заглянуть лишь в спальню: «Это царство твоей жены, сюда я не войду».
– А ты неплохо устроился, Борис Феликсович.
– Борис Феликсович, Любочка, все и всегда делает неплохо. Но на эту квартирку ты не рассчитывай, ее я оставлю моей благоверной. Нам придется купить что-нибудь попроще.
– «Нам»? А с чего ты взял, что я собираюсь жить с тобой под одной крышей, Боря?
Разумеется, это было сказано только из кокетства. Но отчего-то Борис испугался.
– Как, разве я тебе еще не сказал? Мы с тобой поженимся, заведем детей, будем жить долго- долго...
– ...И умрем в один день? Говорил, Боренька. Только уже не помню, когда.
И опять ему почудилась знакомая интонация! «Это все из-за проклятой Мелешкиной. Тебе надо лечиться, Борис».
– Что же тогда тебя удивляет, милая?
– Но я, кажется, еще не дала свое согласие! Или, может, согласилась, да забыла? Что поделать, девичья память, Боря.
Он засмеялся, взял ее за обе руки.
– С твоей памятью все в порядке. Ты действительно еще не дала согласие. Но я почему-то уверен, что мне удастся тебя убедить. Вообще у меня талант убеждать, Любочка, и тебе еще предстоит в этом убедиться.
«Боже мой, Жемчужников! Ты говоришь теми же самыми словами...»
– И часто тебе приходится убеждать женщин, бессовестный?
– Ну-у... Раньше, не скрою, приходилось частенько. Но это все в прошлом. С той минуты, когда я увидел тебя, для меня других женщин не существует, Люба. Теперь – только ты! Вернее, мы с тобой. Давай выпьем за это, я сейчас открою шампанское...
«Сейчас он еще скажет, что хочет стать моим ангелом-хранителем. Это становится невыносимо! Господи, дай мне духу нанести этот последний удар! Честное слово, я не ожидала, что это будет так трудно – трудно для меня же самой... Нет, я больше не люблю Бориса, я не чувствую к нему ничего, кроме презрения и жалости, но... Эта месть отняла у меня все силы, Господи! Я-то думала, что она даст мне силу жить, а выходит все наоборот...»
– Погоди ты с шампанским. Оставь его на десерт. У меня для тебя сюрприз, Боря.
– О, звучит интригующе. Мне закрыть глаза?
Она усмехнулась.
– Можно и так для полноты впечатлений. Я выйду на минутку, а потом опять войду. Жди и трепещи!
Девушка выскользнула из комнаты с загадочной улыбкой, оставив Бориса в одиночестве. Он ждал и трепетал. Мужское воображение рисовало ему сладостные картины – одну восхитительнее другой. Наверное, будет лучше не просто зажмуриться, а приглушить свет в комнате... Наконец он услышал ее легкие шаги – и замер у окна, натянутый как струна. Сейчас она подкрадется сзади, и он почувствует прикосновение ее ладошек, а может быть, и губ, и обернется, и... Дурак, надо было все-таки открыть шампанское!
– Я вижу, ты вполне готов, только совсем не к тому. Бедный мой поручик Жемчужников!
Что это?!
Он услышал презрительный смех. И этот голос! Чей это голос?!
Борис порывисто обернулся. Это была не Люба! Он инстинктивно отпрянул к подоконнику.
– Кто... Кто вы?!
– Зря ты выключил свет, Борис Феликсович. За семь с половиной лет я, конечно, изменилась. Но не до такой же степени, чтобы меня нельзя было узнать!
Жемчужников беззвучно открывал рот – как рыба, выброшенная на берег. Перед ним стояло его материализовавшееся видение, его кошмар из подсознания, внезапно обретший плоть, кровь и знакомый, но давно забытый голос.
– Ты!!! Ты... жива!
– Как видишь, жива и вполне здорова. Можешь меня потрогать, если все еще сомневаешься, что я не привидение. И включи, наконец, свет, а то у нас и в самом деле получается какой-то загробный разговор!
Не отрывая от девушки полных ужаса глаз, Борис по стенке прокрался к двери и нашарил выключатель. Три матовых плафона под потолком залили комнату ярким светом.
– Александра... Как ты здесь... Где Люба? – Он беспомощно оглянулся.
– Фу, Борис Феликсович! Я думала, ты догадливее. Разве ты еще не понял, что никакой Любы Вилниньш не существует? Есть только Саша Александрова, которая решила сыграть с тобой эту маленькую шутку. В свое оправдание могу сказать, что, когда я ее задумывала, то совсем не предполагала, к каким последствиям она приведет. Ведь и ты сам, когда шутки ради соблазнил восемнадцатилетнюю девчонку, – не планировал, надеюсь, спровадить ее в тюрягу вместо себя? Это было бы слишком даже для тебя, мой «ангел-хранитель»!
Борис слушал ее во все уши, но слова девушки проходили через него как бы навылет. Сейчас не они были главное! Он подскочил к Александре, схватил за плечи, повернул ее лицо к свету. Это были те самые черты, о которых он грезил последние полтора месяца, – и в то же время совсем не те! Это было то самое лицо, что он целовал когда-то давно, – и совершенно другое, новое... Как он мог его не узнать? Как он смел?!
При всем потрясении, которое он испытал, Борис сумел все-таки удивиться своим чувствам, его не так опечалила безвременная кончина Любы Вилниньш, как обрадовало неожиданное воскрешение Саши Александровой. Он захлебнулся словами.
– Шурик... Это правда ты! Но как тебе удалось... Твои глаза! Они же были совсем синие! Если бы не это, я б тебя сразу узнал, несмотря на цвет волос. Господи, ну зачем было устраивать весь этот глупый цирк...
– Вот потому-то они и были синие, Жемчужников, чтобы ты меня не сразу узнал. Хотелось немного понаблюдать за тобой со стороны, да вот не вышло. Обычные цветные контактные линзы.
– Я так рад, что ты... – Борис запнулся, – что ты объявилась! Можешь себе представить, эта дура Мелешкина заявила мне, что ты умерла! Как тебе это нравится? Я был сам не свой!
– Ну разумеется, – Саша отвела его ладони, опять готовые лечь ей на плечи. – Ты так глубоко скорбил, что с горя предложил руку и сердце Любе Вилниньш, да?
– Зачем ты так... Тьфу ты, голова кругом от всего этого. Я, конечно, очень виноват перед тобой, но ты
