Она неторопливо, наслаждаясь тем, что наконец‑то вновь нашла себя, сварила кофе. Если от горячего кофе можно получить удовольствие, значит, жизнь продолжается. Странно, что за все эти пять месяцев Анна ни разу по‑настоящему не почувствовала вкуса еды. Кофе получился отличный, обжигающе горячий, крепкий, вкусный даже без пол‑ложечки сахара. Ей всегда нравился именно такой.
Странно, что все это происходит с ней именно сегодня. Почему? Сегодня ожидается что‑нибудь особенное? Ох, нет, лучше не надо, сыта она этим «особенным» по горло, чуть жизни не лишилась. Просто, наверное, время лечит. Лечило‑лечило, и вот как раз сегодня аккурат к девяти утра вылечило. Неужели дальше можно просто спокойно жить и удивляться тому, что целых пять месяцев прошли как во сне: ни в хорошем, ни в плохом, а так себе — в сером каком‑то. Но наконец‑то можно опять получать удовольствие от самых обычных вещей: принять ванну, позавтракать и выйти на улицу, подышать свежим воздухом.
Как она всегда это любила! Хотя и насквозь городская — не терпит песен у костра и походов за грибами. Но у нее всегда замирало сердце, когда она видела облетающий вишневый цвет, чувствовала запах сирени или осторожно, чуть дыша, трогала пальцем первый клейкий нежный березовый листок, весь в мелких‑мелких гофрированных складочках.
Может, ей съездить в парк? Она так давно там не была. Когда‑то несколько раз гуляла там с Дэном, но вскоре это пришлось прекратить: на них глазели, просили с ними сфотографироваться, а им так хотелось побыть вдвоем!
Странно, что даже о Дэне ей вдруг подумалось на удивление легко — так, легкий налет горечи, никакой злобы, никакой ненависти. Да и какая может быть ненависть к тому, кого уже нет? Никогда больше в жизни она не подумает о нем плохо, что бы в прошлом ни случилось. Да и вообще думать о нем не станет… почти. Конечно, она ничего не забудет: ни своей любви, ни ужаса, когда узнала обо всем, но это уже не будет иметь никакого значения. Было и прошло, а что прошло, то прошло.
Сегодня она ни за что не сядет сама за руль, лучше вызовет такси.
Водитель — обладатель густых черных усов — обернулся и посмотрел на Анну, будто что‑то припоминая:
— Куда поедем? — и тут, наконец, узнал ее. — О, да вы ведь Анна Черкасова, верно?
— Боже, какая я стала известная, меня узнают в лицо водители такси! — пошутила она.
— Известная или нет, а платить придется, — на всякий случай предупредил таксист. — У меня частный бизнес, я даже президента страны бесплатно не повез бы. И автограф, пожалуйста, дайте, а то моя дочура прямо в восторге — ни одной передачи с вами не пропускает.
— Ладно, — покорно согласилась Анна, доставая из кармана записную книжку; бремя славы все‑таки настигло ее, но в такой прекрасный день грешно расстраиваться даже из‑за этого. — Но только вы меня все‑таки подвезите к какому‑нибудь парку, пожалуйста.
Водитель усмехнулся в усы, вспомнив, как с полгода назад вез в такси тележурналиста и каким похожим оказался разговор с сегодняшней пассажиркой на тот, с ним. «Сразу видно, родственные души», — подумал таксист, но, конечно, вслух ничего не сказал. К чему?
Анна немного побродила по аллеям, а потом увидела деревянную скамейку, такую приветливую, стоящую возле березы. Так и есть, вот они, первые листочки.
Она пошла к этому месту, сначала неторопливо, а потом невольно убыстрила шаг, как будто ее подталкивали. Почему‑то ей было нужно присесть именно на эту скамью, хотя вокруг было немало других также незанятых.
Скамью не так давно перекрасили, но Анна все‑таки разобрала имя, нацарапанное чем‑то острым на ее спинке. Конечно, это сделал какой‑нибудь мальчишка, вообразивший, что безумно влюблен в одноклассницу или соседскую девчонку, но почему‑то хотелось поверить, что кто‑то писал именно ее имя, думал о ней, надеялся, что она придет. И что только не приходит в голову, когда от свежего воздуха слегка кружится голова? Смешные фантазии, нелепые, несуразные!
Анна улыбнулась своим мыслям, задумчиво посмотрела куда‑то вдаль, а может быть, внутрь себя, даже глаза прикрыла. А когда открыла их снова, то увидела, что перед ней стоит Сергей.
Никто не знал, как он на самом деле прожил эти пять месяцев. Матери Сергей специально не писал об этом, с огромным трудом сочиняя мучительно оптимистические письма.
На ТВР все считали, что Воронцов зазнался. Он держался особняком, старался ни с кем не разговаривать, едва здоровался, а иногда и вообще не замечал вокруг себя людей, что их, конечно, обижало. «Ведущий! — ворчали коллеги. — Дорос до авторской программы, вот и воротит нос ото всех».
Валет, конечно, о чем‑то догадывался: видел, что Сергей пропадает в тренажерном зале помногу часов, как будто на велотренажере он мог бы уехать подальше от своих мрачных и безнадежных мыслей. Но Валет был существом поверхностным и понять всего, что мучает его приятеля, оказался не в состоянии.
— Ну что ты мучаешься! — не раз говорил он Сергею. — Ну зачем ты так себя терзаешь? Слушай, давай пойдем в какой‑нибудь приличный бар, снимем девочек. Как в старые добрые времена, а?
— Валет, — цедил тогда сквозь зубы Сергей, у которого один только голос Жоры Воленко вызывал мигрень, — оставь меня в покое, а?
— Но я же не могу просто так сидеть и смотреть, как мой друг страдает! — с пафосом восклицал Валет.
— А ты попытайся, — советовал Сергей. — Сядь и спокойно смотри, большего от тебя и не требуется.
Однажды вечером Валет все‑таки сумел затащить Сергея в бар. В тот день одиночество чувствовалось как‑то особенно остро, и Воронцов в конце концов, согласился. «Может быть, развеюсь немного и перестану так тосковать о ней, — подумалось ему. — Может быть, Валет прав: не стоит так зацикливаться на своем горе?»
Помнится, раньше свои беды и обиды он вполне успешно топил в чем‑нибудь покрепче. Вроде помогало. Сергей сел за стойку и заказал водку. Валет, устроившийся рядом, толкнул его в бок локтем.
— Слышь? Та, черненькая, явно на тебя глаз положила, — сообщил он театральным шепотом, таким, который слышно даже у самых дальних лож.
Сергей посмотрел в ее сторону. Ну да, определенно. Кивнула ему, улыбнулась, даже пальчиком поманила. Мордашка симпатичная, накрашена только слишком сильно, длинные ножки, все при ней. А может, и вправду?
— А я тогда с ее подружкой, — все так же заговорщицки сказал Валет, — с той, рыженькой. А недурна, хвостом та на голове!
Сергей встал из‑за стойки и не торопясь, направился к брюнеточке. Даже подходящую улыбочку на лицо надел: ту самую, насмешливо‑нагловатую, по которой такие вот девчонки почему‑то с ума сходят. Попросил разрешения сесть рядом и, конечно, получил его сразу, правда, после серии ужимок, которыми черненькая желала его осчастливить. Наверное, набивала себе цену.
— Привет, душка, — с красивой, как ей казалось, хрипотцой произнесла брюнетка.
— А твой приятель тоже… душка, — со смехом констатировала рыженькая. — Не составите вдвоем нам компанию?
Сергей по привычке расхохотался и вдруг оборвал смех. Перед его глазами вдруг встала Анна, какой он видел ее тогда, у себя дома — беззащитной, прижавшейся головой к его груди, а потом так исступленно целующей его. Нет, не может он после этого крутить легкие романчики. Все, перебесился, хватит.
— В программе одна ошибка, девочки, — заявил он громко. — Я сегодня занят.
— Мы уж видим, — со смехом отозвалась брюнеточка. — Но ручаемся, ты забудешь об этом, если останешься с нами. — Она игриво дотронулась до его руки, попыталась поймать пальцы, ждала, видно, что в ответ он тихонько сожмет ее руку.
Сергей резко встал.
— Как‑нибудь в другой раз, — сказал он, прекрасно зная, что другого раза не будет. — Придется вам довольствоваться моим приятелем, — показал Сергей на подходившего к столику Воленко. — Он будет очень рад.
