Бросив на стойку деньги за водку, к которой он, впрочем, даже не прикоснулся, Воронцов вышел из бара. Нет, больше такого не будет: не пойдет он развеивать свое горе таким образом, никогда.
Пару раз Сергею звонила Лена, рассыпалась в горячих и по‑детски бессвязных благодарностях за то, что он нашел ее подругу, намекала, что, если он только захочет, они могли бы встретиться. Сергей терпеливо выслушивал все, говорил «спасибо», «до свидания» и вешал трубку. Нет, это тоже было ему не нужно. Наверное, она и в самом деле благодарна ему, хотя плевать хотела на свою подругу, раз не сохранила того письма от нее, но не хочет он ее видеть, не нужны ему ее наивно‑изощренные и, в сущности, убогие ласки. Девчонка ведь еще совсем. Что у нее может быть с ним общего? Маленькая, глупенькая. Сергей уже жалел, что когда‑то ее встретил, хотя именно она помогла ему выйти на след теневого бизнеса Дэна Смирнова… Если он еще хоть раз услышит это сочетание слов, «теневой бизнес», его, наверное, вывернет наизнанку!
Из газет Воронцов узнал, что Дэн Смирнов якобы покончил с собой в камере СИЗО при весьма странных обстоятельствах, но ни минуты не сомневался, что его просто убрали. Может, этот самый Ван‑Вейлен, а может и нет: наверняка и в России у него было немало недоброжелателей. Все‑таки жаль, что получилось именно так. А виноват во всем он один, Сергей. Из‑за него погиб Смирнов, из‑за него страдает Анна. Встречая ее на работе, он каждый раз поражался, как она побледнела и осунулась. Теперь Анна походила на тень самой себя или, скорее, на тень своей тени. Она проходила мимо него, не замечая, вот и все. Наверное, так и нужно с ним поступать.
Сергею тоже было тяжело встречаться с ней, и он старался обходить ее стороной. Так они и умудрялись, работая вместе, почти не видеть друг друга, бережно сохраняя свое одиночество и навеваемые им грустные, безнадежные мысли.
Когда выдавалось немного свободного времени это теперь бывало чаще, чем прежде, — Воронцов уходил в парк, бродил по аллеям и обязательно совершал паломничество к той скамье. Ничего особенного ни в ней, ни в этой березке в общем‑то не было. Он никогда не сидел здесь с Анной, не говорил с ней о любви, разве только однажды, как мальчишка, вырезал ее имя на спинке скамейки. Но почему‑то ему было приятно приходить сюда. Скажи ему раньше кто‑нибудь, что такие мелочи буду иметь для него большое значение, он, наверное, расхохотался бы и, уж конечно, не поверил.
Вот и сейчас Сергей шел к скамье, которую уже привык считать своей, но, выйдя из‑за поворота, с неудовольствием обнаружил, что она занята. Какая‑то женщина в темно‑зеленом костюме сидела на ней, прикрыв глаза. Он как‑то отстраненно подумал, что такой костюм не раз видел на Анне. И волосы такие же, густые, прямые, пепельные, свободно струящиеся по плечам.
И только тогда время вдруг остановилось — внезапно прозрев, он понял, кто сидит на этой скамье.
Анна медленно открыла глаза.
Они молча смотрели друг на друга, одинаково ошеломленные. Сергей опомнился первым.
— Здравствуй, — сказал он.
— Здравствуй, — отозвалась она.
«В первый раз спокойно сказала „здравствуй“, — подумал Сергей. Не промолчала, не отвернулась с презрением, не крикнула: „Я тебя ненавижу“, не прошла мимо, не сделала вид, что не замечает, даже не произнесла в его адрес ничего колкого в своей обычной манере. Просто поздоровалась. Наверное, это хороший знак».
— Ты разрешишь? — спросил он, указывая на скамью.
— Пожалуйста, — Анна хотела равнодушно пожать плечами, но вместо этого неожиданно для себя самой улыбнулась.
— Отсюда открывается хороший вид, тебе не кажется? — почти официальным тоном произнес Сергей.
Она почувствовала облегчение. Слава богу, он не спросил, тяжело ли ей сейчас, не полез с сочувствием, которое как раз сегодня ей и не нужно, не принес соболезнования в связи со смертью Дэна, не заговорил о работе или о том, как они в последнее время избегают друг друга. Нет, задал нейтральный вопрос, на который можно дать такой же нейтральный ответ.
— Да, — ответила Анна. — Мне здесь очень нравится.
— Это хорошо, — немного загадочно произнес Сергей и, увидев вопрос в ее глазах, пояснил: — Это мое любимое место.
— Ах, вот как? — задумчиво протянула Анна просто для того, чтобы что‑нибудь сказать.
Некоторое время они сидели молча. У каждого в голове теснились свои мысли, но высказать их вслух было боязно.
— Послушай, — спросила вдруг Анна, — а почему ты вроде бы не очень испугался тогда, ну в той машине?
— Ты тоже вроде бы не очень боялась, по крайней мере, не тех типов на переднем сиденье, — заметил он и тут же добавил: — Извини, если сказал что‑то не то.
— Да нет, ничего, — отмахнулась она. — Совсем ничего. Представляешь, сегодня первый день, когда мне не больно об этом вспоминать и даже говорить. Такое чувство, будто именно сегодня я перевернула еще одну страницу своей жизни, грязную, всю в кляксах и в помарках. А сейчас передо мной чистый белый лист, на котором можно писать все, что захочешь. Здорово, правда?
— Да, здорово, — согласился Сергей, глядя на нее. — А не испугался я потому, что экстремалыцик по натуре. Меня хлебом не корми, дай хотя бы разок с парашютом прыгнуть. Так что та поездка на машине, хоть и изрядно потрепала мне нервы, оказалась все‑таки не такой уж и пугающей. Некогда мне было в тот момент думать о страхе: я на тебя смотрел, — признался он.
— А я и не знала, что ты любишь экстрим, — отозвалась Анна. — Да что вообще я про тебя знаю? Наверное, ничего.
— Ну нет, кое‑что уж точно, — возразил Сергей, ив его глазах заплясали веселые искорки. — Что есть на ТВР такой отпетый тип, который для тебя все равно, что заноза в… Впрочем, опустим это. Он ворует у тебя сюжеты, поступает самым наглым образом и, по слухам, ведет недобропорядочный образ жизни. Не так уж и мало, правда? Анна невольно рассмеялась:
— Ну да. А еще на том же самом ТВР есть этакая железная леди, которая старается ни в чем не уступать отпетому типу, но это у нее получается только через раз.
— Ужасно, — заметил Сергей. — Хорошо, я теперь убедился, что ты совсем не такая… Между прочим, никто не знает, что я чуть ли не каждый вечер пишу письма матери.
— Или что у меня есть маленький рыжий кот, к которому я очень привязана, — сообщила Анна.
— У отпетого типа не может быть мамы, — подытожил Сергей.
— Равно как и кота у железной женщины, — добавила Анна.
— Стало быть, мы внутри все‑таки белые и пушистые?
— Стало быть.
— А если это так, то, может, будем общаться, как положено белым и пушистым?
— По‑моему, мы и так это делаем, — ответила Анна.
— И не будем спускать друг на друга собак? — уточнил Сергей.
— Только если ты перестанешь воровать мои сюжеты, — весело отозвалась Анна. Такая безобидная словесная пикировка неожиданно ей понравилась. Это было куда интереснее обычных выяснений отношений, которые вот уже столько лет происходили между ними минимум раз в неделю.
— Шантажистка, — вздохнул Сергей.
— Увы, — легко согласилась она.
— А можно мне немного побыть серьезным? — спросил Сергей.
— Это означает, что и мне надо перестать шутить? — осведомилась Анна, все еще не оставляя своего легкого поддразнивающего тона, скрывающего ее смятение. Она прекрасно понимала, о чем сейчас пойдет речь.
— Да. Но если ты не хочешь говорить, то просто послушай меня, ничего более, хорошо?
Анна кивнула и вся обратилась в слух, как примерная ученица.
— Ты так мило сказала о чистом листе, — начал Сергей, но не кажется ли тебе, — он помедлил,
