американками: литераторшами, профессорами, художницами. Здесь и известный специалист по паукам (Женщина-Паук!), несколько женщин-историков, эксперт по постколониальной Индонезии, специалист по истории Китая, двое женщин- математиков, музыковедша феминистской направленности, два философа феминистской направленности, эксперт по Конфуцию, журналистка с креном в сторону прав человека и с неоконченной рукописью о Перу, автор рукописи про искусство и психоанализ, общепризнанный эксперт в сфере жизнедеятельности морских водорослей, известная поэтесса-лесбиянка, антрополог, признанный эксперт по бушменам, специалист по дельфинам и даже незрячая женщина-фотограф — в общей сложности примерно десятка три авторш неопубликованных рукописей.
Организаторы снабдили нас распорядком дня и проинструктировали:
— Не злоупотребляйте драгоценным временем агентов и редакторов! Подготовьте краткие, сжатые выступления! Вам дается всего десять минут на описание своей работы и десять для собеседования с редактором или агентом!
Редакторы и агенты обитали в разных помещениях, на дверях висели таблички с именами. Каждая участница имела четкий график: 14:00 — встреча с г-ном Икс; 14:15 — встреча с г-жой Игрек; 14:30 — встреча с г-жой Зет.
Точно в указанное время я вошла в кабинет г-жи Икс, известного литературного агента.
— Вы?.. — начала она, вглядываясь в свое расписание.
Я назвала свою фамилию.
— Восточная Европа?
— Так точно, — кратко отозвалась я.
Решила, что входить в географические подробности не имеет смысла.
— Какое совпадение! — оживилась агент. — Я как раз собираюсь через пару дней в Восточную Европу!
— Куда же? — оживилась и я; абсолютно напрасно.
— Э-э-э… в Румынию. Или, может, в Болгарию? Надо в программу заглянуть, — мило улыбнулась она.
— А повод какой? — поинтересовалась я, хотя вовсе не следовало бы.
— Мы едем группой… издатели, агенты. Просто взглянуть, что там у них происходит в литературе. Надо найти какого-нибудь юного болгарского писателя. Представляете, сейчас на рынке нет ни единого болгарского писателя! Не знаете кого-нибудь? Очень желательно, чтобы он был юный, симпатичный.
— Желательно? Вы литературные агенты или любители малолеток? — взорвалась я.
— Ха-ха-ха! — расхохоталась агент. — Любители малолеток…
Сотрясаясь от смеха, она кинула взгляд на часы и протянула мне руку. Я протянула ей свою. И тоже взглянула на часы. У меня оставалось две минуты, чтоб дойти до кабинета г-на Игрек.
— Так, говорите, эссе?
— Да, — кивнула я.
— Просто — «эссе» и все?
— А что?
— Да то, что вы так небрежно бросили «да», будто все само собой разумеется.
— Не понимаю…
— Будто предлагаете мне какие-то стихи и даже не краснеете! — сердито фыркнул редактор.
— А что вы имеете против стихов?
— Вы что, с Луны свалились? Да не продаются стихи! Безнадежно. Кстати, эссе тоже.
— О-о-кей, — кротко выдохнула я.
— Почему бы вам не переделать ваше эссе в документальную повесть?
— Как-как?
Тут в кабинет вошла моя коллега литераторша, эксперт по бушменам. Я вышла, так и не узнав, что редактор имел в виду под документальной повестью. У меня оставалось всего две минуты на поиск кабинета редакторши — г-жи Зет. В коридоре я наткнулась на рыдающего философа:
— Ну, как можно изложить моего Конфуция за пять минут? Как?
В целом базар завершился на оптимистической ноте. Ярчайшие представительницы интеллигенции, научной и ненаучной, хлынули в вестибюль и жадно накинулись на крекеры, сыр и белое вино. С полными ртами они обсуждали свои встречи с известными редакторами и агентами. Что же до редакторов и агентов, то они выбрали себе светило в лице специалистки по дельфинам.
Рейчел, эксперт по дельфинам, бросила мне как бы между прочим:
— Я целых семнадцать лет изучаю дельфинов, теперь вот издатели хотят, чтобы я свои потом и кровью добытые знания материализовала в прибыль. Как мне быть?
— Действуй, Рейчел! — посоветовала я. — Материализуй! На благо своих дельфинов.
Через несколько дней я встретила Эллен, эксперта по психоанализу в искусстве.
— Знаешь, — сказала она, — этот базар многому меня научил. Для тебя это, может, не так очевидно, ты из Восточной Европы, но мы здесь обязаны коммерчески мыслить. В противном случае нас никто не издаст. Поэтому я решила изменить тему. Или, по крайней мере, добавить главу про психоанализ у животных. Разумеется, в сфере искусства. Как ты считаешь?
— Не стоит оправдываться, Эллен, — сказала я. — После всех этих встреч я тоже решила изменить название своего нового романа.
— И как же ты его назовешь?
— «Дельфины, которых я знала и любила!»
Pынок
Иногда он грустно думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а иногда он думал даже так: «Какого усе отсюда следует вывод?» — и неудивительно, что порой он вообще переставал понимать, о чем же он, собственно, думает.
Литература и демократия
Один из наиболее устойчивых стереотипов представителей западной демократии — это представление о народах бывших прокоммунистических систем как о массах, лишенных права на личную свободу. Теперь, когда коммунистические страны расколошматили, как дешевые чашки, самое время покончить и со стереотипами в их отношении, хотя нет ничего труднее, чем избавляться от стереотипов. Со стереотипами нам веселее живется.
Лозунг Максима Горького «Человек — это звучит гордо!» посильней, чем Великая французская революция, всколыхнул самосознание восточноевропейских масс. Всякий представитель западной демократии, когда-либо посетивший одно из бывших тоталитарных государств, подтвердит, что многое там его озадачило. Обычно первый опыт коммунистических взаимоотношений приобретался в ресторане. Наши западные друзья, несомненно, запомнили мрачного вида официантов, что-то грубо сквозь зубы шипевших в ответ на просьбу посетителя, резким взмахом салфетки грозя смазать его по физиономии. Они помнят часы голодного ожидания вожделенного заказа и то, как неистово напрягались их нервы, прямо как перед причастием. Помнят, как они в ужасе недоумевали, почему официанты ведут себя совсем не как официанты и почему продавщицы в магазинах (те, что наорали на них, после того как они покорно отстояли три часа в очереди) ведут себя совершенно не как продавщицы. Почему? Да потому, что идея всеобщего равенства в этом мире чисто коммунистическая, потому, что и официант, и продавщица с молоком матери впитали
