просто хотела рассказать, как он, этот знахарь, прививает оспу. Полагаю, что вам как управляющему нашим Туркестанским Обществом Красного Креста небезынтересно это знать. Так вот, у этого знахаря имеется маленький деревянный сосудец, ну наподобие корытца, что ли, в котором у него хранится прививочный материал. А что это за прививочный материал? Это корки, которые он взял от больного натуральной оспой, завернул их в вату, положил в этот сосудец и налил туда воды. Этой-то водой он и производит прививки. Местом прививок он выбирает пространство между большим и указательным пальцами, где предварительно делает небольшую ранку. Год назад я писала об этом в своем отчете.
— Молодец. Он ученый человек — этот знахарь. — сказал и одновременно не то коротко засмеялся, не то громко кашлянул управляющий. — И при том, я бы сказал, смелый! Смелый знахарь, если он идет к больному черной оспой и берет от него эти… корки.
— В смелости ему действительно отказать нельзя. В нем столько же смелости, сколько нахальства. Но сам этот процесс оспопрививания выдуман не им. Это ремесло передано ему по наследству отцом.
— Вот и пусть они этим ремеслом занимаются, — снова мирно сказал управляющий. — А вы… вы перебирайтесь-ка в Ташкент. Ну что вам?… Что вам до них, скажите-ка мне на милость?! Что вы, ей-богу, себя не жалеете?!
— Господин управляющий, — проговорила Малясова, — я рассказала вам об этом знахарстве затем, чтобы вы сказали мне… ну хотя бы велели немедленно вернуться. Ведь я там нужна! И не знаю… просто не могу допустить, что вы этого не понимаете.
Управляющий положил вытянутые руки на стол, сжал кулаки.
— Ну так возвращайтесь, коли вам хочется гнить, — сказал он, и кулаки его побелели от того напряжения, с которым он все крепче сжимал их.
— Гнить?.. — спросила Малясова.
Она опять сидела бледная, жгучими непроницаемо-черными глазами смотрела на него.
— Да, гнить. Пропадать, одним словом. Хотя бы от малярии или… Я не знаю…
Было очевидно, что ничего не знал этот управляющий: ни людей, которые населяли этот край, ни их нравы и обычаи, ни их горести и радости, не знал вообще, как они живут, а только слышал от кого-то. Не знал он ни медицины, ни своих подопечных коллег и подчиненных, не знал ничего, не знал даже того, чем и кем он руководил.
Он просто был глуп.
Она поднялась. Долго молчала. Должно быть так долго, что это показалось ему подозрительным и он выкатил на нее свои чугунные глаза.
— Отправляйтесь, — повторил он. — Отправляйтесь, хоть к черту в пекло, если… вы не понимаете отеческих слов.
— Отеческих?!
— Да. Мне вас искренне жаль. Я как председатель общества призван в первую очередь заботиться о своих соотечественниках, а не об этих… азиатах.
— Хорошо. Я отправляюсь. Но дайте распоряжение, чтобы мне выдали медикаменты, — сказала она.
— Я вам в четвертый раз повторяю: медикаментов не будет. И потрудитесь написать объяснение.
— Хорошо. Я напишу объяснение. Хотя не понимаю вас… Вы говорили об отеческой заботе… о том, что вам искренне жаль меня, и вдруг снова, как будто грозите мне… судом, что ли?
— Да. Именно судом, если вы не возместите обществу убытки…
— Убытки? Какие убытки?.. О чем вы говорите?..
— Потерянные медикаменты, телега, жеребенок… Вот так.
— Но… у меня нет сбережений. Я живу на жалованье.
— Не знаю. Ничего не знаю.
Он раздвинул пошире положенные на стол руки, растопырил пальцы с белыми известковыми ногтями. Глаза его в просторных больших орбитах снова начали кататься то вправо, то влево.
— Нет, вы знаете! — вдруг неожиданно для себя с гневом сказала Малясова.
Глаза его остановились, но не поднялись на нее, смотрели вниз, на стол.
— Знаю?.. Что я знаю?..
— Знаете, что обязаны мне выдавать медикаменты бесплатно.
— Бесплатно? Где это написано?
— Написано в законе. А вы заставляете меня брать с бедных людей последние их гроши, и я беру. И отдаю их вам.
— Мне? Позвольте, позвольте…
— Да, в кассу, которой вы распоряжаетесь. Хотя в законе сказано…
— Помилуйте, в каком законе? — спокойно перебил он ее. — Что вы мелете чепуху?!
— В каком? А вот он лежит у вас на столе. Разрешите?..
И прежде чем он успел возразить, она взяла у него с зеленого сукна довольно объемистую тетрадь в мягкой бирюзовой обложке.
— Я только зачитаю вам триста восемьдесят четвертый параграф, господин управляющий. Слушайте: «Врач обращающимся к нему для лечения туземцам подает безвозмездную медицинскую помощь и снабжает больных медикаментами бесплатно, для чего ему отпускается положенная по штату сумма». Где эта безвозмездная помощь?.. Каждый раз, получая медикаменты, я плачу за них уйму денег, — сказала Малясова.
— Да-с… Любопытно. Нуте-ка, дайте сюда этот закон, — спокойно, даже вкрадчиво сказал он, протянув над столом свою длинную руку.
— Пожалуйста. Параграф триста восемьдесят четвертый, — сказала она, подавая ему раскрытую книгу.
Управляющий взял книгу, не глянув на нее, спокойно закрыл. Затем привстал с кресла, положил книгу под себя и снова сел.
— Ну-с?.. А теперь, что вы скажете?… Где ваш закон теперь? А?.. — спрашивал он вкрадчиво, со спокойной ехидцей.
Малясова молча, слегка откачнувшись назад, с изумлением и ужасом смотрела на него.
— А?.. Где теперь ваш закон? — переспросил он еще раз и, нарочито поерзав, крепче, плотнее уселся в кресле.
— Я поражена… вашей находчивостью, господин управляющий, — наконец с трудом проговорила она. — Нам, конечно, не о чем разговаривать. До свиданья.
Решительно и быстро Малясова вышла из его кабинета.
Она не помнила, как шла по городу, по каким улицам, и удивилась, что уже пришла в гостиницу, когда швейцар открыл перед нею дверь.
«Так странно… Я уже здесь», — мельком подумала она. Но думать сейчас о себе было некогда, надо было скорее все рассказать Августу. Августу! Он единственный родной человек, с кем она могла сейчас поделиться, все ему рассказать. Возмущение кипело, клокотало в ней, заглушая все иные чувства, мысли. С каждой секундой ей все труднее было крепиться, молчать, сдерживать это возмущение в себе, и она почти бегом бежала вверх по ковру, по лестнице на второй этаж, чтобы поскорее увидеть Августа. Не может же она в самом деле возвращаться туда без медикаментов! Может быть, сходить еще к губернатору?.. Ах да, ведь он убежал. Вот странно, не к кому обратиться за помощью! Нет, почему же это не к кому?! Есть еще уездный начальник… Начальник города! Городской голова! Да-да, городской голова! Путинцев! Вот кстати было вчерашнее знакомство. А ведь она совсем-совсем забыла об этом. Просто вылетел из головы этот Путинцев. А зря. Можно было бы еще припугнуть им этого идиота… этого глупца управляющего. Интересно, сел бы он тогда на этот свод законов или нет, если б она сказала ему, что обо всем доложит Путинцеву и что она лично с ним знакома…
«Ах, что ему нужно, этому дежурному?»— подумала она и остановилась.
— Госпожа Малясова! Госпожа Малясова! Возьмите ключик! Ключик возьмите! — задыхаясь, говорил седенький, маленький, сухонький старичок, едва поспевая за ней.
— Какой ключик?
