— Ну и что?
— Да то, что она — последняя Заклинающая Аллирила. Прямых наследниц у нее нет, значит, диадема перейдет какой-нибудь кузине или племяннице. А возможно, и вообще уйдет в другой правящий Дом.
— А мне-то что до того?
— Разве вы ничего такого не чувствуете? Приступов ужаса? Дурных предчувствий?
Я вспомнил ощущение страха, охватывавшее меня несколько раз за последние дни.
— Вот-вот, — подтвердил демон, — я, конечно, не уверен, но все это похоже на приближение сущностей бездны. Чувствовать это способны только самые сильные маги. А бороться — лишь Заклинающие. И Луг весть, что способен натворить Зеленый огонь в Аллириле и прилегающих к нему территориях. К тому же, неизвестно, насколько далеко может распространяться это явление.
— А не может Лютый обладать даром Заклинающих?
— Нет, — твердо заявил Артфаал. — Насколько я знаю, этот дар передается в Доме Жемчужного тумана только по женской линии. А если учесть, что ваш брат — всего лишь полукровка…
Демон вздохнул и замолчал. Так мы и сидели: лорд Феррли — погрузившись в тяжкие раздумья, а я — разглядывая бледное лицо брата и молясь о его выздоровлении. Наконец веки Лютого дрогнули, и он глубоко вздохнул.
— Приходит в себя! — возликовал демон.
Ом открыл глаза и улыбнулся уголком рта.
— Поговорите, поговорите, господа, — засуетился лорд Артфаал и тактично испарился.
— Ты как? — спросил я.
— Да ничего, только спать хочется, — зевнул Лютый.
Некоторое время он лежал, рассматривая потолок, потом произнес:
— Что я натворил-то? Не помню ни мрака.
Я вкратце рассказал брату о том, что произошло.
— Да… — глубокомысленно протянул Лютый, — теперь я начинаю вспоминать. Значит, выходит, померла моя бабушка? Туда ей и дорога. Премерзкая была старушка.
Я фыркнул, показывая, что ничуть не осуждаю Ома за это высказывание. Но брат, видно, не так меня понял. Он сделал глубокий вдох, будто решаясь на что-то. Глаза его смотрели прямо на меня, но видели что-то другое, тяжелое и жуткое.
— Я не рассказывал тебе, как жил после гибели матери, — медленно проговорил он.
— Ты и не должен…
— Нет. Должен. Я хочу, чтобы ты знал обо мне все. Так вот. Сразу после того, как маму казнили, меня отвезли в воспитательный дом для ублюдков. До пяти лет я рос в любви и заботе. А потом сразу оказался во мраке. Там было…
— Я знаю, Ом.
— Да, ты знаешь. Меня заклеймили и бросили в комнату, где жили еще двадцать таких же, как я. В основном это были полуэльфы. Но имелся и один полугном. Ему приходилось хуже всех. Все дети потешались над его уродством. И я тоже. Сначала я жалел его, но очень скоро понял: если хочу выжить, надо быть как все. Учиться существовать в стае. И я учился, — Лютый горько усмехнулся, — я оказался способным учеником. Первое время было совсем плохо. Неделю мне не доставалось никакой еды — хлеб отбирали старшие. Потом я стал драться. Мы все там дрались. Но я быстро сообразил, что побеждает не обязательно сильнейший. Побеждает самый злой и бесстрашный. И я стал таким. Благо, мне даже не приходилось притворяться или бороться с собой. Достаточно было вспомнить казнь матери, лицо бабки, наблюдавшей за тем, как умирает ее единственная дочь — и меня охватывало самое настоящее, неподдельное бешенство. Там, в воспитательном доме, ко мне и приклеилось прозвище Лютый. К десяти годам я стал вожаком. Меня боялись, меня слушались. Передо мной заискивали. Я никого не жалел и никому не давал спуску. Жестокость стала моим способом выживания и… дико прозвучит, но именно она не давала мне сойти с ума, позволяла сохранить душу. Странно, но меня зауважали даже наставники. Им было на руку то, что среди воспитанников есть тот, кого боится стая. Это и спасло мне жизнь. Меня не отдали в тайные лаборатории университета, — пояснил Лютый, заметив мой вопросительный взгляд. — Воспитанников нашего дома частенько забирали для проведения опытов. Оттуда никто не возвращался. Никогда. Но ублюдков держат на государственных харчах до двенадцати лет. Как и обычных бастардов. Только эльфы-полукровки из-за красоты и природной ловкости пользуются большим спросом. Девочек чаще всего продают в публичные дома, а мальчиков — в бродячие театры и цирки. Вот и меня с удовольствием забрал хозяин такого театра. Жалованья он мне не платил, я работал за кров и еду. Жонглировал кинжалами. Вся труппа состояла из полукровок: девочки — гимнастки и канатоходки, парни — жонглеры, акробаты. Поначалу мне такая жизнь даже нравилась. Но вскоре выяснилось, что уличные выступления — не единственный заработок нашего хозяина. Периодически кто-нибудь из артистов бесследно пропадал, на его место брали нового ублюдка. Однажды хозяин принес мне красивый новый костюм, заставил переодеться и причесаться. Ничего хорошего ждать от жизни не приходилось, и я на всякий случай спрятал за пазуху один из кинжалов, которыми жонглировал. Хозяин взял меня за руку и куда-то повел. На мои вопросы он отвечал, что нашел мне другое место работы. Мы пришли к богатому дому, на стук вышел важный дворецкий. «Слушайся своего нового господина, Ом, и все будет хорошо!» — напутствовал хозяин и торопливо исчез. Меня же провели в большую, роскошно обставленную комнату и усадили на кровать. Я долго сидел так, гадая, что меня ждет. Потом пришел мой новый господин, толстый такой, важный…
Лицо Ома исказилось ненавистью и отвращением.
— Меня продали изысканному, Рик. Видишь ли, хозяин театра оказывал услуги богатым любителям детского тела. Весь Виндор знал, что у него можно купить юных полукровок. Да не смотри ты на меня так, брат! — прикрикнул Лютый. — Зря я семь лет прожил в доме для ублюдков, что ли? Как только этот жирный мешок с дерьмом растолковал мне, что к чему, я продырявил ему брюхо кинжалом. Вспорол снизу вверх, как барану. Он даже заорать не успел, захлебнулся собственной кровью и сдох. Потом я поснимал с него перстни, цепи, обыскал комнату, нашел кошель с золотом и выпрыгнул в окно. Благо, второй этаж для циркача — мелочь.
Лютый замолчал. Видно было, что ему тяжело даются воспоминания о детстве.
— Тебя искали? — спросил я.
— Еще бы! Толстяк оказался уважаемым человеком, почтенным семьянином — столпом общества, так сказать. Подняли на ноги всю городскую стражу. Но я в тот же день покинул Виндор. Приблудился к гитанам. До шестнадцати с ними по Галатону колесил. Медведя на цепи водил. Меня ведь звери слушаются, эльфийская кровь, сам понимаешь… — Ом усмехнулся.
— Ну, а как ты в ястребах оказался?
— Гитане меня прогнали. Даже это кочевое племя мной побрезговало. Вышла у меня любовь с одной гитаночкой. Молоденькая совсем была, не старше меня. Но ее отец, когда узнал, вышвырнул меня из табора. Нарушение традиций. Девочку насильно отдали замуж за гитанина. Я бы дрался за нее, но она не захотела идти против воли семьи. Вот так я снова оказался один. Вернулся в Виндор, зашел в трактир. Там встретил вербовщика. Прибавил себе два года, скрыл правду о происхождении и поступил на службу. Вот и все. Дальше ты знаешь.
Мы долго молчали. Я думал о том, как похожи наши судьбы, и какие они разные. Лютому пришлось гораздо тяжелее, чем мне. Привыкать к плохому после хорошего всегда труднее. Я-то, сколько себя помню, никогда не ждал от жизни многого, полагался только на себя, знал, что должен противостоять всему миру — иначе не выжить. А появление дяди Ге стало чудом, щедрым подарком судьбы, которого я не просил. Ом же наоборот был вышвырнут из уютного, наполненного любовью мирка, в жестокость и безысходность. Насколько же сильным должен быть характер, чтобы в пять лет домашний заласканный ребенок сумел не пасть духом, а вступить в борьбу и победить. Победить всех, задери его Хайнира!
— Армия стала для меня всем, — сказал Лютый. — Домом, семьей. Только там я наконец ощутил себя… на своем месте, что ли. Точно знал, что каждый из ребят со мной заодно. И сам готов был за них кому угодно глотку перегрызть.
— И грыз… — тихо произнес я, вспомнив рассказ Добба.
— Грыз, — кивнул Ом. — А когда увидел сегодня, что тот маг в тебя заклятье кинул… что-то произошло. Я и сам не понял, как у меня это получилось. Только подумал, что этот урод может тебя убить, и
