— О, гомункулусы! — восхитился тот. — Как мило!
Он сплел сложное заклятие и отправил его в корявых существ. Те встали на четвереньки, гнусно замяукали, зафыркали и, развернувшись, с решительным видом прыгнули на хозяйку.
— Это тебе за Грациуса! — крикнул Дживайн, вскидывая руку в торжествующем жесте.
Этого хватило, чтобы отправленное кем-то из магов Совета заклятие Огненной стрелы, поднырнув под щит, вонзилось прямо в сердце волшебника. Дживайн захрипел и упал вниз лицом. В следующее мгновение он покинул этот мир, чтобы встретиться со своим лучшим другом в Счастливых долинах.
Лютый и мастер Триммлер, заняв удобную позицию за нагромождением обрушившихся с потолка камней, вели прицельный огонь из намагиченных арбалетов. Правда, никого поразить им еще не удалось, но светящиеся болты с огненным заклятием на острие отвлекали магов Совета, заставляя их создавать и поддерживать лишние щиты. Решив расправиться с надоедливыми стрелками, один из магов — молодой малорослый мужчина — направился в их сторону, круша импровизированное укрепление Молотом Дадды. Вдруг навстречу ему взметнулась стена пыли. Лютый поднялся во весь рост, размахивая руками и не обращая никакого внимания на испуганного гнома, который, вцепившись в штаны товарища и фонтанируя крепкими словами, пытался запихнуть его назад. В этот момент от двери отвалилась длинная острая щепка, со скоростью стрелы полетела в сторону мага и, пробив защиту, вонзилась глубоко в глаз. Парень заревел, заливаясь кровью, скорчился и свалился под ноги Ому. Мастер Триммлер, лихо размахнувшись, добил волшебника топором.
Я видел все это, продолжая состязаться со своим противником в силе астральных тел. Медленно, но верно я брал над ним верх. Чародей стал уставать, его энергия уже не изливалась ровным потоком — она била неровными сгустками. И вот, когда до победы остались считанные мгновения, я увидел, как к моему неподвижно стоящему физическому телу подкрадывается толстый немолодой волшебник, в пальцах которого переливается огненное заклятие. Видимо, маг заметил наше онемение, понял, в чем дело и сообразил, что может успеть поразить меня. Мой соперник тоже оценил обстановку и, собравшись с последними силами, вцепился в мое астральное тело, не давая ему вернуться в оболочку. Мое положение было плачевным. Но вдруг за спиной клятого толстяка словно бы ниоткуда возник Лис Роману и сзади ударил его по руке, отчего заклятие улетело в хрустальный потолок. Бриккар ухватил старика за волосы, оттянул его голову назад и полоснул по горлу ножом. И тут я тоже окончательно одолел врага, передавив все каналы, соединяющие его с жизнью. В момент, когда я оттолкнул от себя его исчезающее астральное тело, произошел огромный выброс энергии. Неконтролируемая мощь разлетелась в разные стороны, пронзив прозрачный купол. Хрусталь прощально застонал, и на нас брызнули мириады осколков. Этот дождь из алмазно блестящей крошки и холодный ветер, хлынувший в обсерваторию, положили конец сражению.
В живых осталось лишь пятеро магов Совета. Увидев, что самый сильный из них бьется в предсмертной агонии, волшебники опустили руки, плотно прижав их к телу, что среди чародеев означает капитуляцию.
— Герцог, прошу вас, хоть этих не добивайте! — закричал Вадиус. — Мы должны доставить их живыми, чтобы они предстали перед судом!
Я пожал плечами. Мне было глубоко безразлично, что будет с последними магами Совета. Вадиус с дядей Ге быстро опутали пленных Стальной паутиной. Лилла обездвижила своих четверых зомби, предварительно заставив их улечься аккуратной кучкой. Кто-то из отряда, бросив огненный шар, поджег не-мертвые тела.
— Пойдемте отсюда, ребята, — сказал мастер Триммлер, взваливая на плечо тело Дживайна.
С нашей стороны убитых было десятеро, не считая тех, кого мы потеряли на пути в обсерваторию. Двое мужчин и одна девушка были тяжело ранены. Дядя Ге бегло осмотрел их, со вздохом произнес:
— Тут к целителям надо. Луг даст… — и безнадежно покачал головой.
Вадиус с помощью связующего амулета вызвал целую роту гвардейцев. Они прибыли тут же, и пока мы медленно ползли вниз по лестнице, успели унести раненых и вытащить наружу тела всех погибших. Обессилевшего дядю Ге и измученного Копыла тоже уложили на носилки и отправили к целителям.
Оказавшись на улице, я полной грудью вдохнул чистый прохладный воздух. Лютый остановился и вопросительно взглянул на меня.
— Ты иди, — сказал я.
Брат молча кивнул и зашагал в сторону дворца. Мне хотелось хоть несколько минут побыть одному прежде чем снова окунаться в заботы, объяснения, разговоры… Краем глаза я заметил выскользнувшую из Дома Совета незаметную фигуру в серой одежде. Бриккар. Он прошел мимо меня, бесшумно, как тень, собираясь раствориться в толпе зевак, стоящих за воротами.
— Лис, — тихо позвал я.
Гитанин обернулся. Я подошел и подал ему руку:
— Спасибо, ты спас мне жизнь.
Вор холодно взглянул мне в глаза, и на мгновение показалось, что он не ответит на дружеский жест. Но Лис все же пожал мою руку. При этом что-то гладкое, холодное прикоснулось к ладони и осталось в ней. Я сжал пальцы.
— Если бы вы не победили, у меня не было бы возможности добраться до рубинов, — бросил, уходя, бриккар. — Мы в расчете, — он поправил на плече тяжелый, сделавшийся огромным мешок. — Если будет новый контракт — обращайся.
С этими словами он вышел за ворота и исчез среди горожан. Я разжал руку: на ладони лежал серебряный кружок величиной с филлинг. На одной его стороне красовались перекрещенные кривые ножи — знак Лихого братства, на другой неизвестный чеканщик мастерски изобразил крадущегося по следу лиса.
Полковнику Рою Локфасту не спалось. Мучимый неясной, невесть откуда взявшейся тревогой, он уже в который раз обходил с проверкой дозоры и патрули. Стояла мутная беззвездная ночь, согретая сырой предвесенней оттепелью. Над оттаивающей землей курился белый туман. Порывы слабого ветерка как-то бессильно перекатывали косматые клубы между редкими деревьями. То ли из-за этой неприятной, неуютной, тоскливой ночи, то ли в силу интуиции, свойственной опытным воинам, командир охранявшего границу Лесного края полка имперских волков испытывал странное предчувствие. Именно оно не дало полковнику уснуть, заставило надеть доспех, взять в руки щит, и вытолкнуло в ночь. Вокруг все было спокойно. Гарнизон спал. Лишь гулко отдавались в тишине шаги внутреннего патруля, да дозорные на сторожевых башнях всматривались вперед, в затянутую туманом черную стену эльфийского леса. «Демона лысого тут увидишь, — с неожиданной злобой подумал полковник Локфаст, — мало того, что клятый Аллирил опаснее любой крепости, так еще и туман этот. А человеческое зрение с эльфийским и сравнивать смешно! Самая подходящая ночка для вылазки белоглазых…» Он снова возблагодарил Луга за то, что его семья — жена и двое взрослых сыновей — находятся сейчас в тихом безопасном имении края Дождей, и тут же ощутил острую, как боль, тоску по родным людям.
Барон Локфаст — крепкий коренастый сорокалетний человек — был потомственным воином. Его отец, дед, прадед и еще несколько поколений Локфастов верно служили Галатону. Для семьи это было делом чести. Рой никогда не сомневался в своем предназначении. Посвятить себя защите своей страны — это ли не лучший, достойнейший жребий для настоящего мужчины? Ничто не могло изменить убеждений полковника, в каждую минуту своей жизни он был готов вступить в бой и умереть во имя интересов империи. Но Рой Локфаст никогда не был глупым человеком. Он не мог не замечать странных событий, не мог не думать о них. Вот и сейчас, вслушиваясь в тихие звуки ночи, он размышлял над происходящим вокруг.
Гарнизонная крепость медленно, но верно разрушалась. Выстроенная более пятисот лет назад, еще до того, как Ридриг Первый заключил с эльфами договор о ненападении, она с тех пор ни разу не подвергалась серьезному ремонту. Не зря крепость была названа Хаардейл, что на древнегалатском означает «твердыня». В старину строили на совесть: высота стен составляла около четверти фихта, а толщина — десяток локтей. Крепость тянулась вдоль границы на пять майлов, закрывая собой подступы к Лесному краю. На востоке от нее путь эльфам преграждали Орлиные горы, на западе — глубоководная река Серебрянка. Хаардейл имела прямоугольную форму. Над линией стен возвышались двенадцать башен. Две из них — северная и южная — были воротными, остальные — глухими. Крепость считалась в народе
