«Обещаю» – сказал Ахав, сам удивившись тому, сумеет ли он сдержать такое обещание. Но у беса было весьма развито чувство безопасности. И подняв свою омерзительную голову над водой, он сказал:
«Пусть тот юноша с луком и стрелами приблизится сюда, держа их над головой, войдет в воду и будет окружен моими воинами-угрями, пока я не дам им сигнал его отпустить, как только ты отпустишь меня.
«Обещаю, что так и будет, если ты выберешься на землю» – сказал Ахав, соображая, что легко попасть стрелой бесу в сердце, пока еще Миха не стал заложником.
Выбрался бес на берег, окутал себя ершистым плащом, сотув голову в ожидании стрелы. Сердце его трепетало, ибо никогда ранее он себя так не обнажал, и не знал, нарушает ли этим законы неба и преисподней, но и никогда не был в таком опасном положении перед противником-человеком.
«Ладно, – сказал Ахав, – и я окутаю себя талесом, надену тфилин. Миха, ступай в воду. Ну, теперь что ты хочешь, бес?»
Ахав уселся рядом, вдыхая сырой неприятный запах глубин, идущий от беса.
«Сиди спокойно, человек, – сказал бес. – И прошу тебя не улыбаться мне. Я предпочитаю грозно насупленные брови».
У ног их текла речушка, голубая, спокойная, играющая сама с собой изгибами. Пейзаж, полный покоя и цветения, широко располагался вокруг них, и человек, проходящий эти места сегодня, и представить себе не может, что здесь происходили беседы демонов с людьми.
«Ты же знаешь, что я не могу позволить тебе вернуться. Это не в моих полномочиях».
Бес явно походил на чиновника бюро национального страхования, излучающего море симпатии к сидящему напротив должнику, но, хоть убей, не могущего отменить долг в 22 тысячи шекелей, согласно какому-то сумасшедшему закону, несмотря на то, что несправедливость и откровенный грабеж ясно проступают в строках документа, лежащего перед ними на столе. Ладно, чего там, идиотское сравнение. Случаются более страшные катастрофы, чем 22 тысячи, которые воруют у тебя.
«Не в моих полномочиях» – передразнил беса Ахав, и зло швырнул камень в воду.
Тут бес решил пожалеть себя. Так можно тянуть время.
«Назначили меня охранять границу Хазарии. Не спрашивал я – почему, да мне бы и не ответили. Обязали. И я не могу это преступить. Не раз воевал я с хазарами, которые хотят открыть границы своей тайной древней империи иудеям со всего мира, тоскующим по этому месту, где иудеи не являются рабами. Вообще-то, все это дело выглядит странным, ибо иудеи могут прийти в Хазарию со стороны восточных стран, там граница открыта. Я знаю, что иудей, для того, чтобы достичь с запада восточной границы Хазарии, должен прежде пересечь землю Обетованную, страну Израиля. Вообще всё это весьма запутано и полно странных попыток, которые Отец ваш небесный возложил на вас. Но кто я такой, чтобы это понять? Нет у меня сил. Я бы с радостью и немедленно бы отдал полномочия, вернулся бы в преисподнюю к своим дьяволятам, к семье.
«В чем же дело, тебе трудно покончить собой?» – сказал Ахав и снова швырнул камень в воду.
К великому его удивлению бес не посчитал это предложение диким. Он поднял глаза ввысь, и желтизна блеснула в их глубине.
«Безотрадна судьба – быть сатанинским бесом, но судьба других демонов еще более горька. На твоей родине, земле Израиля, живет семейная бесовская пара, обязанность которых – преследовать людей под землей. О, как бы я хотел покончить собой, испариться, но я не могу. Мы ведь бессмертны, знаешь ли, и возложено на нас – вечно совершать наши мерзкие дела, и, при этом, испытывать невероятные муки совести. Но умереть мы не можем, ибо для того, чтобы убить бессмертное существо, необходимы великие дела».
«Я могу совершить эти великие дела. Только скажи «да», и по моему приказу тебя поразят в голову особой освященной стрелой, – сказал Ахав, и в голосе его слышны были надежда и даже соблазн.
«Нет, – застонал бес, – эта стрела. Она меня умертвит, верно. Но с великими страданиями. Ой, нет, нет, уходи отсюда».
«Дай мне вернуться домой и найти детей. И никакая стрела тебя не поразит, паразит ты этакий».
Голос Ахав был полон умоляющих ноток:
«Всего-то я хочу вернуть детей. Вернуть схваченных тобой детей родителям.
«Нет, я не могу тебе это позволить, – сказал бес, – но предлагаю тебе другое. Прекрати сражение, убери отсюда твои стрелы и эти океанические воды, и я дам тебе за это несколько советов, благодаря которым ты найдешь детей. Сказать, где они сейчас, я не могу, ибо не знаю, но скажу, где они были перед переходом в последнее место их нахождения. Не трудно будет проследить за их движением».
«Ага», – сказал Ахав и задумался, глядя в воды. Было ясно, что без информации, которую даст ему бес, даже если он убьет его и сможет тысячу раз свободно войти в Хазарию, и переходить Самбатион, так, что голова закружится, какая польза от всего этого? Ведь вот и граф искал и искал, и ничего не нашел, и вернулся, и перешел пограничную реку, и все его усилия с конями и колдунами, не помогли ему.
«Как же я вернусь после того, как найду детей?» – спросил Ахав и тут же пожалел, что спросил. Демон не может быть сообщником в его деле. Это весьма опасно. Он всего лишь побежденный враг. И предлагает самую малость.
Но демон, мгновенно ощутив зависимость, сквозящую в этом вопросе, ответил:
«Вернешься, посмотрим. Кто знает, что произойдет до твоего возвращения. Ты ведь знаешь, что не каждый день, и не каждого я задерживаю. Тебя я обязан задержать. Но, быть может, когда вернешься, все будет по-иному».
Естественно, это были пустые слова, единственная цель которых была – сбить с толку грозно настроенного Ахава. Потому не принял он их близко к сердцу, как и отверг любую любовь, кроме любви к Деби. И к Тите. Да, у любви есть разные формы. Кроме одной все остальные лишь для того, чтобы сбить человека с толку.
Сказал Ахав бесу:
«Я понял. Все мои надежды развеялись, но и в твоих надеждах участвовать не собираюсь. Возвращаемся к войне. Дай Михе выйти из воды, и я тебя отпущу».
«На этот раз я первый» – сказал Змей.
Но Миха первым вырвался из кольца угрей, и только затем демон нырнул.
Ахав про себя принял предложение демона. Даже если он сумеет привести захваченных детей к реке Самбатион, перейти в Хазарию он не сможет. Больше судьбой ему не дано.
На следующее утро он вызвал демона и записал весь путь в похищенных детей.
Глава девяносто седьмая
Семь лет спустя Ахав вернулся с двумя детьми – юношами, почти взрослыми мужчинами, с погасшим взором, забывшими язык и пристрастившимися к алкоголю.
Одного Ахав нашел в городе Калката, недалеко от Рима, на вершине горы застывшей желтоватой лавы, возвышающейся над разбросанными во все стороны холмами. У подножия горы текла речушка с небольшим водопадом. Юноша был выкуплен за синюю краску до того легко и быстро, что слепые ратники-болгары, сопровождавшие Ахава, решили немного усложнить это событие в рассказах внукам в Болгарии.
Второго нашли в каменном замке-крепости семьи Орсини, чьи стены и башни возвышались над озером Брачано, в половину дня ходьбы от Рима. Озеро чудесно, воды его прозрачны, так, что видны водяные растения, и ветер витает над поверхностью вод.
Никаких обсуждений о купле-продаже даже быть не могло. Герцоги дома Орсини были предупреждены главой церкви и главами монастырей: ни в коем случае не отпускать принца-иудея. Он – заложник христианства. Рабская привязанность его к горькой и есть доказательство срама и низости иудеев, наказанных этим за то, что не верили в сына Божьего, который и есть Бог. Он и уничтожил их мозаики, потолки их дворцов, выложенные слитками золота, все их мощное и влиятельное еврейское государство в сердце мира. Запрещено даже упоминать имя их государства, деяния его царей, роскошь его городов и даже финансовые его расчеты.
Но слепцы пришли ночью, вскарабкались, подобно паукам, на стены и башню. Слепота неимоверно усиливает другие органы чувств. Ветер, касающийся лба, указывал, что они приближаются к стенам, сердцебиение давало знать о возможностях человека, слабые голоса камней повествовали о дурных намерениях. Воздух озвучивал в их ушах напевы их же гнева и верности, и в этих напевах было начало и конец всего.
