расплатой — вернуть ему ту боль.
— Ладно, вынем кляпы.
Элла взяла пистолет у Дэна, потом подошла и вынула кляпы у каждого из пленников. Сразу стало очень шумно: не хватало воздуха, дети громко плакали, отчаянные мольбы Люси присоединились к голосу Саймона.
Дэн спросил:
— И что теперь?
— Это за Бена, — сказала Элла, посмотрела на Саймона и подняла пистолет на уровень глаз.
Пусть Гарри будет первым, подумала она, совместив мушку и прорезь прицела на его лбу.
Потом она нажала на спуск.
Даже с глушителем выстрел оказался достаточно громким, чтобы за ним последовала секунда мертвой тишины, которую взорвал животный рев Саймона и пронзительный крик Джорджа. Люси потеряла сознание и сползла с дивана. Гарри швырнуло на пол; Элла целилась в лоб, но попала прямо в лицо, изуродовав его до неузнаваемости.
Не оставляя себе времени на размышления, она навела ствол пистолета на Джорджа и снова выстрелила. Теперь тишины не было, просто ужасные крики мальчика как-то сразу оборвались. Следующий выстрел — в Люси, которая лежала без сознания. Элла промахнулась, угодила в диван. Со второй попытки пуля попала точно в висок женщины.
Вой Саймона постепенно стих. Элла оглядела каюту, превратившуюся в бойню: вот Люси, а вот тела детей в одинаковых рубашках. Правильно, они ведь собирались на ужин.
Девушка совершенно забыла о Дэне и вздрогнула, услышав его голос:
— Проклятие!.. Зачем тебе это понадобилось, Элла?!
Она повернулась к нему с выражением странной растерянности на лице.
— Иначе я не могла. — Потом она снова взглянула на дядю. — Посмотри на своих детей, Саймон, посмотри на свою жену. Это с ними сделал ты. Невинные дети, и ты убил их — точно так же, как убил Бена, у которого тоже вся жизнь была впереди.
Саймон, не шевелясь и не мигая, смотрел ей прямо в глаза. Элла ожидала, что он что-то скажет, станет оскорблять, проклинать, грозить… Дядя оставался безмолвным, и отсутствие какой-либо ответной реакции сильно раздражало ее.
— Итак, тебе нечего сказать?
Саймон по-прежнему хранил молчание, что окончательно взбесило девушку. У него нет права на позу оскорбленного благородства. Элла подняла пистолет и выстрелила. Пуля попала Саймону в бок: рубашка мгновенно пропиталась кровью. Он даже не вздрогнул, как будто ничего не почувствовал.
У Эллы мелькнула мысль, что дядя просто серьезно ранен и не в состоянии говорить. Однако, глядя ему в глаза, она поняла, что он бросает ей вызов, отказывая в удовольствии видеть его сломленным.
— Никакого последнего слова?
Ничего, кроме спокойствия и отстраненности, которые привели Эллу в ярость. У нее устала рука, но она подняла ее еще раз и выстрелила ему в голову — очень удачно, кровь так и брызнула в разные стороны.
Обессилев, Элла протянула пистолет Дэну. Зрительно она уже не воспринимала тела, в беспорядке лежащие перед ней. Чувства тоже пришли в беспорядок: странная смесь завершенности и пустоты.
Элла слабо улыбнулась Дэну. Однако тот продолжал смотреть на Джорджа и Гарри; когда же их глаза встретились, киллер лишь покачал головой. Во взгляде его было глухое презрение.
Она не могла этого понять. Такие люди, как он или Лукас, убивают за деньги. Убивают хороших и плохих, виновных и невинных, не чувствуя жалости к своим жертвам. Как смеют они ее осуждать?
Дэн испытывает к ней отвращение, потому что она не пощадила детей. А кто ее к этому вынудил? Она просто вернула дяде эстафету, совершила чудовищное преступление — и все-таки поступила верно. И ей безразлично, понимает это Дэн или нет.
Она уверена в своей правоте.
Глава 20
Во взятом напрокат автомобиле не работал обогреватель. А между тем за последние часы ощутимо похолодало, даже ноги замерзли. Лукасу было бы смешно, если бы он не чувствовал себя не в своей тарелке.
Отсюда до улицы Сен-Бенуа совсем недалеко, однако нельзя же просто стоять напротив ее дома, а вот использовать машину в качестве укрытия — вполне приемлемо. Но в ней было холодно.
Лукас вышел из машины и направился к кафе, в которое она часто заходит. Да, лучше подождать там. Если она появится — отлично, если нет, то хотя бы можно согреться.
Автомобиль выступал в роли щита, защищающего от правды. Сидя в машине, Лукасу еще удавалось притворяться перед самим собой, что у него просто такое новое задание. Однако на улице рядом с ее домом ему стало не по себе: сомнение холодило разум и грызло душу.
С таким же чувством он зашел в кафе. Душевные муки терзали Лукаса, и пока он ожидал кофе. В стенах дома Лукас мог убедить себя, что готов вернуться в нормальный мир, но всякий раз, когда он рисковал выходить на улицу, оказывалось, что никаких успехов достичь не удалось.
Что же на самом деле изменилось со времени предыдущего визита, когда Мэдлин попросила его держаться подальше от ее семьи? Он снова вернулся к прежней жизни, снова отдалился от мира обычных людей. Сейчас Лукас уверен: с этим покончено, но если сомнение посещает его уже не в первый раз, насколько обоснованна эта уверенность? Где гарантия, что когда в очередной раз зазвонит телефон, он не почувствует, что обязан поднять трубку?..
Когда опустела вторая чашка кофе, Лукас был уже готов сдаться. Он по-прежнему сомневался, что у него хватит смелости заговорить с дочерью или еще раз встретиться с Мэдлин. Наверное, лучше просто сидеть и ждать, пока она не найдет его здесь — если, конечно, захочет.
Когда вошла дочь, на сей раз одна, Лукас запаниковал — он понял, что забыл взять с собой газету.
К Изабелл подошел молодой официант, заговорил, помог с пальто и шарфом. На дочери был красный свитер; этот цвет шел ей точно так же, как и ее матери. Девушка не торопилась делать заказ. Любопытно, с кем у нее назначена встреча.
Десять минут Лукас был счастлив, просто наблюдая за дочерью. Он мог целый день сидеть и смотреть на нее. Ему лишь хотелось, чтобы она тоже увидела его. Впрочем, пару раз взглянув в сторону Лукаса, девочка просто не заметила отца.
Минут через десять она посмотрела на часы и потянулась к карману пальто за телефоном.
Вначале Лукас ничего не слышал, по ходу разговора дочь начала раздражаться, и последние несколько слов донеслись до него. Ему стало неприятно, что она разозлилась, что кто-то подвел ее.
Изабелл схватила пальто и встала, намереваясь уйти. Не задумываясь Лукас тоже поднялся с места и только тогда понял, что не знает зачем. Единственное, что он почувствовал, — выброс адреналина. Уже собравшись снова сесть, Лукас вдруг осознал, что впервые дочь смотрит на него — с любопытством, вызванным, вероятно, его слишком явной реакцией на ее движение.
В любом деле наступает момент, когда обстоятельства складываются так, что работа может быть выполнена на «отлично». Если этот момент не ухватить, все обернется неразберихой, пусть еще операбельной, но все же неразберихой. Сейчас не тот случай, он не на работе, но момент — именно такой.
Лукас сделал шаг к дочери, перебирая в голове слова, пытаясь представить себе, как их произносит. Она не двинулась с места — просто стояла, глядя на него с любопытством. Сконфуженно улыбаясь, мучительно медленно, Лукас заговорил:
— Excusez-moi, mademoiselle, vous ne me connaisez pas, mais, er, je suis… — Он с трудом пережевывал слова, которые, казалось, изо всех сил цеплялись друг за друга.
