Она рассмеялась:
— Ваш французский не очень-то хорош!
— Верно. Я живу в той части Швейцарии, где говорят по-немецки.
— Вы говорите по-немецки?
— Нет.
На сей раз она засмеялась так громко, что два или три посетителя обернулись и заулыбались.
— Я могу научить вас французскому. И немецкому — немного. Там, где вы живете, можно кататься на лыжах?
— Конечно. Надеюсь, ты когда-нибудь приедешь.
— Я тоже надеюсь.
Лукас улыбнулся. Ему хотелось встать и на своем безнадежном французском рассказать всему кафе, что это его дочь. Впрочем, просто быть рядом с ней и знать, что она не испытывает к нему ненависти, — уже достаточно.
Они возвращались вместе и остановились, не дойдя немного до ее дома.
— Я пробуду в Париже несколько дней. Мы могли бы еще встретиться.
— Да. Обязательно. Я так рада, что вы приехали.
— Я тоже. И прости…
За что он просит прощения? За то, что его так долго не было? За то, что он был тем, кем был?..
— Просто прости.
— Ничего, все в прошлом, — ответила она.
Ложь во спасение.
Поколебавшись, Изабелл неожиданно обняла его. На секунду Лукас запаниковал, испугавшись, что сквозь одежду она может почувствовать пистолет — и внезапно с неожиданным ощущением чудесной легкости вспомнил, что оружия у него нет.
Он смотрел ей вслед. Когда Изабелл подошла к дому, Лукас перебежал через дорогу и рухнул на водительское сиденье своей машины. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был так счастлив, когда его охватывала настолько глубокая эйфория, что энергия переполнила все тело. Руки дрожали, от радости хотелось кричать.
Несколько минут Лукас просто сидел, не в состоянии что-либо сделать, практически парализованный свалившимся на него счастьем.
Он нашел ее…
Потом боковым зрением отметил движение у входа в дом дочери. Еще до того, как ему удалось заметить Мэдлин, она уже преодолела половину расстояния, распахнула дверцу автомобиля и села рядом.
На ней были светлые обтягивающие брюки и такой же свитер. Как бы Лукас ни сдерживал себя, он не смог еще раз не восхититься ее фигурой.
Лицо Мэдлин пылало гневом. Хотя за пятнадцать лет Мэдлин должна была постареть, этого заметно не было. Она осталась такой же красивой, как в первый раз, когда он ее увидел.
— Ты обещал, — сказала она, глядя прямо перед собой.
— Я ошибался. Мне следовало остаться.
Мэдлин повернулась к Лукасу:
— Не тебе было выбирать. Что за жизнь у нас получилась бы? Ты — убийца, который общается с такими же убийцами. Как только у тебя хватило совести сюда явиться? Как ты мог подставить ее?
— Я ее не подставлял. Я давно отошел от дел.
— А откуда ты знаешь, что не вернешься?
— Просто знаю. Это не вопрос.
— Именно что вопрос! Ты — убийца. А такое не проходит.
— Не проходит? Никогда? Я навсегда останусь убийцей, а она всегда будет дочерью убийцы? Так?
— Мир, в котором ты живешь…
Он перебил ее:
— Говорю тебе: все, я завязал, вышел из дела. Поверь.
Мэдлин не ответила.
После паузы Лукас спросил:
— Ты и правда могла подумать, что если бы вам угрожала хоть какая-то опасность, я бы приехал?
Она всплеснула руками.
— Я не знаю, что мне думать! И что мне делать! Джинн выпущен из бутылки. Теперь, если я буду ей запрещать, то стану плохой матерью. Я!.. Неужели не мог подождать еще несколько лет?
Лукас не ответил, потому что не видел в этом особого смысла. Он и так слишком долго ждал.
Какое-то время они сидели молча, потом Мэдлин сказала:
— Предлагаю дать Изабелл время на обдумывание. Если она все-таки решит, что хочет встречаться с тобой, придется это как-то урегулировать. Можно договориться через наших адвокатов.
— Адвокатов!.. Да не нужны нам адвокаты! Неужели мы не договоримся сами?
— Нет. Вероятно, Изабелл хочет, чтобы ты стал частью ее жизни, но я не хочу, чтобы ты стал частью моей. Если я попрошу тебя оставить нас в покое, это ведь не слишком много?
— Слишком.
Она бросила на него удивленный взгляд. Какое право он имеет так отвечать?
— Может быть, я и не появлялся только потому, что думал — ты замужем. Я не мог себе этого позволить. Сожалею, что это с ним случилось, но, Мэдлин, я вернулся сюда не только ради Изабелл.
Она искоса посмотрела на него и сказала:
— Довольно самонадеянно с твоей стороны. — Потом как-то погрустнела и добавила: — Я очень любила Лорана. Нам его не хватает.
— Тогда ты должна понять мои чувства.
— О, пожалуйста, не надо!..
— Почему не надо? Я ведь не напрашиваюсь. Мне не нужно… — Он так и не придумал слово, обозначающее то, что ему не нужно. — Ты — единственный человек, которого я любил, ты — единственный человек, который любил меня. Вряд ли это для тебя важно: с какой стати? Однако от правды не уйти.
Мэдлин улыбнулась. Казалось, она была тронута.
— Нет, важно. Ведь я действительно тебя любила. И мне столько лет удавалось тебя ненавидеть за правду о том, кто ты есть. То, кем ты был, и было правдой.
— Кем я был, — сказал Лукас с нажимом. — Ты до сих пор ненавидишь меня?
Мэдлин вздохнула, и этот вздох должен был предполагать, что продолжать нет смысла, что в ее жизни произошло слишком многое.
Ему хотелось утешить ее, положить руку на плечо, но он сдержался.
— Тогда мы можем остаться друзьями? Это все, чего я хочу: иметь возможность поговорить с тобой, находиться в одной комнате. Господи, просто быть в одной комнате с тобой!.. Как друг.
Несколько секунд Мэдлин качала головой, о чем-то раздумывая, потом сказала:
— Я никогда больше не полюблю тебя. Ты понимаешь?
— Конечно.
Она все еще не могла решиться дать согласие.
— Где ты сейчас живешь?
— В Швейцарии.
Мэдлин рассмеялась:
— Что?.. Ты всегда выбираешь для жизни те места, где не говорят по-английски.
— Мне нравится, когда можно молчать по уважительной причине.
Она снова рассмеялась, больше из вежливости, как на первом свидании. Потом отбросила прядь волос с лица, и он заметил обручальное кольцо на ее пальце.
— А как ты? Наверное, в последние годы тебе пришлось несладко.
