услышали. Иначе я действительно погибну. Понятно?
– Хорошо. – Дойл неохотно подчинился. – Если вы этого хотите...
– Спасибо.
Дойл захлопнул дверь.
Пришлось взять из библиотеки большой ореховый шкаф, который втащили по лестнице четверо людей из команды Себастьяна. За одну сторону держал Отто, за другую – трое остальных. Шкаф закрыл не только вход в кабинет Дюваля, но и большую часть стены. Именно это Дойлу и было нужно. Охранять поставили Отто со строгим указанием ни в коем случае в кабинет не входить, какие бы звуки оттуда ни доносились. Аналогичные указания получили и другие члены команды Себастьяна, прибывшие в «Гнездо совы».
В доме застучали молотки и завизжали пилы. Кругом валялись опилки. Циркачи возились с веревками, проволокой, винтовыми стяжками, соединительными скобами, крюками, зажимами, цепными подъемниками и якорями.
К трем ночи часть плотницкой работы была закончена, и они смогли урвать несколько часов для сна.
Отто спал в обитом бархатом кресле из столовой, которое поставили перед шкафом. У ног возвышался пустой кувшин из-под кьянти. Раздался резкий звук, будто выстрелили из ружья. Он раскрыл глаза, заморгал, пытаясь вспомнить, где находится. Из-за двери кабинета донесся оглушительный смех, больше похожий на вой. Прошла минута, и снова вой, теперь уже с какими-то булькающими всхлипываниями.
Отто напряженно ждал. Тишина была глубокой и длилась долго. Он не вполне осознавал, что именно тревожит его в этой тишине, но воспринимал ее как разумное существо.
Следующий звук был ужаснее предыдущих. В возгласе можно было различить слова на непонятном гортанном языке. Затем опять тишина. Отто терзали жуткие предчувствия. Чем дольше длилась тишина, тем сильнее он желал, чтобы она закончилась. И тем сильнее боялся следующего крика. Он достал из жилетного кармана часы и не успел их раскрыть, как тишину прорезал вой страшнее, чем предыдущий. В нем ощущалась неописуемая тоска, смешанная с мольбой. Отто бросился к шкафу, начал отодвигать, но его остановил возникший в конце коридора Дойл.
– Не трогайте шкаф, – приказал он.
– Но там творится что-то кошмарное! – крикнул Отто.
Вой перешел в торопливый горячечный шепот, словно у Лавкрафта было мало времени, чтобы сообщить что-то очень важное. Вскоре его голос возвысился до истерического хохота, пресекся и перешел на более высокий регистр. Через полминуты он стал всхлипывать и говорить одновременно, не останавливаясь.
Из своей комнаты выскочила Эбигейл и подбежала к шкафу. Дойл поймал ее за руку.
– Нет! – простонала она. – Позвольте мне туда войти!
– Эбигейл, это его погубит.
– Но он так страдает.
– Мы ничего не можем сделать, Эбигейл. – Дойл взял ее за плечи. – Он старается для нас. Для тебя. Если мы сейчас войдем, он погибнет. Ты этого хочешь?
Она смущенно опустила голову.
– Послушай, – Дойл взял ее руки в свои, – в мире нет более квалифицированного специалиста по этим вопросам, чем Говард Филлипс Лавкрафт. Если мы сможем сейчас раскрыть для него свои сердца, я уверен, ему удастся отыскать обратный путь. Ты сможешь сделать это? Сумеешь вызвать его в своем воображении?
Эбигейл робко кивнула, и Дойл поцеловал ее в лоб.
– Это будет для него маяком, путеводной звездой.
У забаррикадированной двери кабинета собрались все. Некоторые заткнули уши, чтобы не слышать криков. Но хуже, когда наступала зловещая тишина, от которой душа переполнялась ужасом.
Наконец занялся рассвет. У шкафа стояли Дойл, Мари, Себастьян, Отто и доктор Фаустус. Бледные, осунувшиеся. Неудивительно, ведь проникновение в Зазеркалье воздействует на душу, оставляя в ней отпечаток, подобно тому, какой солнце оставляет на коже. Но если они, находящиеся в стороне, почувствовали это, то что должно произойти с тем, кто был в эпицентре?
– Давайте, – мрачно произнес Дойл.
Отто оттащил шкаф, открыв доступ к двери кабинета Дюваля.
– Я войду один, – предупредил Дойл и вставил ключ. Он шагнул в кабинет, закрыв за собой дверь. Примерно с минуту обозревал царивший там беспорядок. Перевернутые стулья, разбросанные по полу книги и свитки. Лавкрафта нигде не было. Дойл решил, что демонолога поглотило обсидиановое зеркало, но вдруг заметил тонкую руку, высовывающуюся из-за шведского бюро.
– Говард!
Рука не пошевелилась. Дойл подошел. Лавкрафт сидел, прислонившись спиной к стене. Одежда измята и пропитана потом. Очки валялись рядом, оправа погнулась. Изо рта пахло кислятиной. Кожа была настолько бледной, что отдавала голубизной.
– Говард!
Дойл опустился на колени, пощупал пульс и с облегчением обнаружил, что сердце, хотя и слабо, но бьется. Приподнял его веки, внимательно изучил расширенные зрачки и сунул под нос нюхательную соль. Голова Лавкрафта дернулась, а тело завибрировало. Демонолог брыкался и молотил руками направо и налево, но Дойл держал его, пока он не успокоился.
– Говард! Говард! Это я, Артур.
