— Сомневаюсь. — Элеонора отчаянно пыталась найти другую тему для разговора.
— Бросьте, — настаивал он. — Вы раскроетесь для меня с новой стороны, и я открою перед вами свою душу. — Он взял ее за руку. — Хорошо, если вам так сложно говорить о себе, давайте начнем с практических вопросов. Расскажите мне, давно ли вы знаете Бенсона и как вы с ним познакомились.
— Я знаю его почти с детства, — начала Элеонора. — Мы выросли в одном приюте.
— А как он там оказался?
Элеонора вздохнула с облегчением, ожидая, что он спросит, почему она там оказалась. Говорить о Дэвиде ей было намного проще, чем о себе.
— Когда он был совсем крохой, его подкинули в приют. Там он пробыл некоторое время, а потом его усыновили. Через какое-то время его приемные родители развелись, и он снова оказался в приюте. Его снова пытались отдать на усыновление, но ничего не получилось.
— И так вы познакомились. — Роберт Керрингтон слушал внимательно и спокойно.
— Ну, тогда мы не очень хорошо знали друг друга, потому что Дэвид был на два года старше меня. Я скучала по нему, когда он ушел, — добавила Элеонора неловко.
Роберт Керрингтон понимающе кивнул.
— И вы поддерживали связь все годы?
— Мы встретились совершенно случайно. Я работала на кассе в супермаркете, и мы просто узнали друг друга. У нас у обоих были планы на будущее, и…
— А какие планы были у вас?
Элеонора не хотела говорить ему, помня, как презрительно Дэвид отнесся к ее идее. Хотя какая теперь разница?
— Я хотела, чтобы у меня был свой магазинчик подержанных книг или чайная. Вы, наверное, думаете, что такое занятие годится для старых дев?
— Это почему же я должен так думать? Я думаю, что и в том, и в другом деле вам пришлось бы много работать, но уверен, что вы бы справились в обоих случаях. Но потом вы передумали?
— Дэвид сказал, что ему нужен партнер.
— И тогда он предложил вам пройти курсы делопроизводства?
— Да, — ответила Элеонора, удивляясь, что он помнит такие подробности о ней.
— А чем он занимался в то время?
— Учился в колледже. Ему оставался еще один год.
— Наверняка ему было нелегко прокормить себя.
— Он справился.
— С вашей помощью?
Элеонора промолчала в ответ.
— Когда мы говорили раньше, — продолжил Роберт Керрингтон, — вы сказали, что работали в отеле, а теперь, оказывается, еще и в супермаркете?
— Днем я работала в отеле, а вечером и по выходным в супермаркете.
— Ничего себе, — присвистнул Роберт Керрингтон. — Вы же все время работали. Получается, без отдыха?
— Мне нужны были деньги.
— Понимаю, чтобы начать дело, нужно немало денег. Скажите, а на чьи деньги была открыта фирма «Смит и Бенсон»?
Элеонора с вызовом подняла подбородок.
— Я не вижу, как это может относиться к вам.
— Ну, еще бы, такой человек, как Бенсон, без зазрения совести смог бы выехать на чужой шее, — тихо произнес Роберт Керрингтон.
Элеонора вскочила на ноги.
— Да как вы можете так о нем говорить? Он заслуживает, может, даже больше уважения, чем вы. У него не было ничего, что с рождения получили вы, и он все равно работал, он старался — ради своего будущего. — Элеонора была в гневе. — Вы всю жизнь жили, как у Христа за пазухой. У таких, как вы, нет даже ни малейшего понятия, что значит быть бедным, нищим. Что значит быть брошенным, вырасти в детском доме, без семьи, любви и заботы…
Элеонору душили слезы. Она больше не могла говорить и побежала в дом. Но Роберт Керрингтон преградил ей дорогу. Элеонора столкнулась с ним, оказавшись в его объятиях. Рыдая, она пыталась высвободиться, но он не отпускал ее. Он крепко держал ее, пока Элеонора наконец не успокоилась. Рыдания стихли, она уже не пыталась вырваться.
— Вот так-то лучше. — Роберт взял девушку за подбородок и платком вытер ее слезы. — Посмотрите на меня, Элеонора.
Она повиновалась.
— Простите меня, я не хотел вас обидеть. — Он взял ее за руку. — Давайте прогуляемся по саду. Вам надо успокоиться.
— Вы не имели никакого права судить Дэвида. Вы говорили о нем так, будто он какой-то нахлебник, кровопийца…
— Что ж, я не могу изменить своего мнения о Бенсоне, но мне следовало держать его при себе.
— Вы совершенно не правы на его счет, — протестовала Элеонора, высвобождая свою руку.
— А вы правы насчет меня? Признаюсь, я никогда не был бедным, меня не подкидывали, но я знаю, что чувствует человек, когда его не любят. По крайней мере, родители.
— Ваши родители вас не любили?
— Нет. И с раннего детства я понимал это, но не знал почему. Только много лет спустя дедушка рассказал мне. Моя мать привыкла блистать в обществе, жить беззаботно, порхая, как бабочка, с одного приема на другой. В ней никогда не было материнского инстинкта, и семья казалось ей обузой. Это мой отец уговорил ее завести ребенка, потому что ему нужен был сын и наследник. Они были довольно странной парой. Мой отец, высокий, как все в нашем роду, спокойный и серьезный, и она, миниатюрная, хрупкая, полная жизни красавица. Он обожал ее до безумия. Роды были очень сложными. Меня сразу же передали на руки няне, так что моя мать даже не держала меня на руках. Потом у нее началась послеродовая депрессия, как это сейчас называется, и она так и не смогла выйти из этого состояния. Мать отказывалась выходить из дома, встречаться с друзьями. Она просто сидела и смотрела в одну точку.
— Это ужасно.
— Отец начал винить себя во всем произошедшем. До такой степени, что он не мог выносить меня. И меня воспитывали няни, одна сменяла другую, пока я не вырос. Тогда меня отправили в школу, подальше от дома. А во время каникул меня посылали к друзьям или родственникам, как ненужный подарок, который передаривают. Потом вмешался дед. Я остался жить с ним. Он единственный любил меня. Когда мне было одиннадцать, моя мать умерла от передозировки снотворного. До сих пор не знаю, был ли это несчастный случай, хотя все сошлись на этом.
Элеонора и Роберт дошли до скамейки и почти одновременно сели.
— Через год отец снова женился. Его новая жена, Мириам, была веселой полной женщиной, вдовой. У нее было двое сыновей от первого брака, и у меня снова появились надежды, что я, наконец обрету семью, и все мы будем жить дружно и счастливо. Мириам была готова принять меня, как родного, но отец был против. И они уехали в Канаду, где у Мириам осталось ранчо после мужа, а я остался здесь.
Роберт Керрингтон рассказывал все это бесстрастным тоном, холодно и безжалостно, но Элеонора догадывалась, как больно ему говорить.
— Сочувствую, — прошептала девушка с нежностью и пониманием и коснулась его руки. Впервые она по собственному желанию дотронулась до него.
— Не тратьте на меня вашу жалость, — сказал он резко. — Как вы подчеркнули, я везунчик. Мне было дано все уже от рождения, и мне не на что жаловаться.
— Простите меня. Никакие богатства не заменят любовь и не спасут от одиночества.
— Я редко был одинок в физическом понимании. Когда я открыл, что такое женщины, жизнь моя стала намного веселее, — добавил он с усмешкой. — Но я думаю, вы имеете в виду другое одиночество?
Элеонора кивнула.
