кабинета не доносился.
Епископ приехала на велосипеде. Короткие седые кудри, растрепанные ветром, открывали загорелое лицо. На ней был салатовый брючный костюм, но через руку была перекинута черная мантия. Хойт впустил ее через стеклянные двери.
— Я не знала, какой у нас повод для встречи, и решила на всякий случай взять с собой официальное облачение. Кто знает, что вы нам еще подкинете!
Усаживаясь за стол, заваленный бумагами, Хойт вздохнул.
— Да, я сам знаю. Я поступил глупо. Спасибо, что приехали, Мойра.
— Надо было меня предупредить. Первый репортер вопил что-то невнятное о грядущем конце света. Я уж было подумала, что христиане-харизматики экстремистского толка опять пошли в наступление. Потом какой-то идиот поинтересовался, есть ли, по моему мнению, бессмертная душа у свиней. Минут двадцать я не могла понять, в чем дело, пока не выяснила, что тут у вас происходит. Честно сказать, Уилл, пришлось помянуть вас весьма недобрыми словами. — Наклонившись через стол, она дружески потрепала его по руке. — Беру все нелестные слова назад! Как вы, голубчик?
— Я не хотел ни о чем извещать, пока не решу окончательно, — задумчиво ответил Хойт. — Собирался позвонить вам на неделе, посоветоваться. Натали я так и сказал.
— Так я и знала, что за этим стоит Натали Эбрю! «Чувствуется рука помощницы пастора», — сказала я себе. Честное слово, Уилл, все они одинаковы! Молодежь опасно так рано выпускать из семинарии. Нужно держать их там еще лет десять, пока не образумятся. Ну, куда это годится — реформы, идеи, нововведения и опять реформы! Я так от этого устала!!! Вот у моего помощника, например, идея фикс — хоровое пение. Хор мальчиков, хор юношей, мадригалы, антифоналы, славословия. Собственно, для службы и времени не остается — только бы все перепеть! Не церковь, а военный парад: батальоны в разноцветных мантиях с песнями маршируют взад-вперед. — Она помолчала. — Иногда мне хочется его задушить. Сейчас, впрочем, я бы придушила Натали. Как ей в голову такое пришло?
Хойт сокрушенно покачал головой.
— Она очень любит Исава.
— Значит, Натали пичкала его библейскими притчами и Писанием. А в воскресную школу она его водила?
— Да. В первый класс, кажется.
— Ну, тогда можно все списать на оказанное давление. Придется заявить, что решение Исава не было ни добровольным, ни самостоятельным.
— То же самое можно сказать о доброй половине воскресной школы. В этом вся беда, Мойра. Каждый аргумент против него применим ко многим прихожанам. Исав одинок. Ему нужен духовный отец. Ему нравятся свечи и нарядные мантии. Инстинкт. Условный рефлекс. Сублимация полового влечения. Все это, может быть, и правда в отношении Исава. Но ведь это правда и в отношении почти всех, которых я крестил. А их я никогда не спрашивал: «Почему вы хотите креститься?»
— Исав же хочет сделать это в угоду Натали.
— Верно. А сколько младших пасторов училось в семинарии в угоду своим родителям? — Хойт вышел из-за стола и принялся мерять шагами тесное пространство кабинета. — В церковном законодательстве, я полагаю, ничего подходящего не найдется?
— Я проверяла. Но Экуменическая церковь так молода, Уилл, что более или менее четко сформулирована только общая законодательная база. Частные случаи закон не комментирует. К сожалению, даже прецедентов за двадцать лет толком не накопилось. Я проштудировала до-юниатские законы, думала, может быть, что-нибудь оттуда притянуть к этому случаю. Увы.
Более четверти века либеральные церкви заигрывали с идеей объединения, но так и не продвинулись дальше взаимных деклараций доброй воли, и только когда харизматики выступили с Откровением, все церкви объединились под эгидой экуменизма.
Движение харизматиков-фундаменталистов набирало силу. В 1989 году приверженцы идеи грядущего прихода Антихриста и неизбежных гонений внезапно провозгласили, что конец света, который прежде был лишь неминуем, уже наступил. Все истинные христиане должны немедленно объединиться, дабы выступить на борьбу со Зверем. При этом конкретное имя Зверя не называлось, но наиболее истовые христиане пришли к заключению, что он нашел убежище под кровом либеральной церкви. Методисты фанатично молились на газонах перед молитвенными домами. Какие-то молодчики, скандируя лозунги, прерывали епископальные мессы. Перебили немало церковных витражей, и в том числе все окна Лазетти, кроме одного. Некоторые церкви даже поджигали.
Два года спустя небеса все еще оставались на прежнем месте, а не разверзлись и не вознесли всех истинно верующих. Откровение лишилось значительного числа последователей. Несмотря на это, харизматики являли силу, с которой новообразованной Объединенной Экуменической церкви приходилось считаться. Представляя собой довольно разнородное объединение, она, тем не менее, служила надежным заслоном экстремизму харизматиков.
— Таки ничего не удалось подыскать? Но епископы по крайней мере могут вынести решение?
— В этом деле епископы не помогут. Объединенная Церковь Христа настояла на самоопределении каждой отдельной церкви при выборе священников, а также в вопросах таинств причастия и крещения. Иначе они не соглашались на объединение, — извиняющимся тоном закончила епископ.
— Ничего не понимаю! Они же остались в одиночестве перед оголтелыми стаями харизматиков. У них и выбора никакого не было! Как же они умудрились выторговать себе самоопределение?
— Не забывайте о наших собственных интересах: Объединенная Церковь Христа готова была присоединиться к харизматикам! Кроме того, все остальные под сурдинку протащили свои условия. Например, как правильнее — «должники наши» или «обидчики наши»? Вы, пресвитерианцы, помнится, везде пихали это свое «предопределение».
Хойт догадался, что епископ старалась его развеселить. Он улыбнулся.
— А вы, католики, по какому поводу протестовали? Ах да, виноградный сок!
— Одним словом, — закончила Мойра, — епископ не может помочь вам советом. Придется вам самостоятельно с этим разобраться и представить на суд публики справедливое и рациональное решение.
— Справедливое и рациональное?! Когда они мне пишут такое? — Преподобный тряхнул пачкой писем.
— Так вы же сами напросились. Нечего было распинаться с кафедры по поводу смирения.
— Вот послушайте: «Нельзя крестить обезьяну, ведь у обезьян нет души. Однажды в Сан-Диего мы пошли в обезьянник. И там, на виду у всех, два орангитанга…» — Хойт выразительно взглянул на Мойру. — Тут моя корреспондентка явно не знала, какие слова подобрать, даже кляксу поставила. «… Два орангитанга занимались этим». Подчеркнуто. «Хуже всего, что им это ужасно нравилось. Поэтому, даже если иногда кажется, что они хорошие…» И так далее. И все это пишет женщина, которая сменила трех мужей, не считая «маленьких грешков», как она их называет. Она утверждает, что нельзя крестить Исава потому, что ему нравится секс! — Преподобный просматривал другие послания. — Настоятели считают, что это отрицательно скажется на количестве пожертвований. Служители опасаются наплыва туристов с фотокамерами. Трое мужчин и девять женщин настаивают, что обряд крещения, каким-то образом выведет из повиновения животные страсти Исава и людям будет опасно находиться с ним в церкви наедине.
Хойт вытащил из пачки еще одно письмо, написанное на бледно-розовой бумаге с орнаментом из розовых бутонов, и зачитал:
— «В воскресенье вы спросили, имеют ли обезьяны душу. Я думаю, что имеют. Из-за своего ужасного артрита я обычно сижу в последнем ряду. Прямо передо мной сидели трое малышей, и во время молитвы они премило сложили ручки. А возле двери я увидела вашу обезьяну, тоже со сложенными руками и склоненной головой». — Хойт потряс письмом. — Моя единственная союзница! И та на моей стороне только потому, что умиляется при виде того, как обезьяна складывает ручки. Какое решение я могу принять, когда мне дают такие советы? Даже Натали пытается сделать из Исава то, чем он не является и являться не может. Одежда, манеры, осанка! А я должен решать!
Мойра терпеливо выслушала его жалобы.
— Вот именно, Уилл. Решать должны вы, а не Натали, прихожане или харизматики. Это должно быть
