прошу? Не знаю, сколько времени уйдет на поиски. На Эмблеров я допуск получила только через два дня. Тебе все целиком — с фото и документацией?
— Нет, только основное. И номер телефона.
Она отключилась, как всегда не прощаясь. Если бы у телефонов еще сохранились трубки, она бы стала чемпионом по их швырянию.
Я отправил видеоматериалы и айзенштадтовские снимки в редакцию, а потом сунул картридж айзенштадта в проявитель. Не терпелось посмотреть, что он там нащелкал, этот конкурент, грозящий выдавить меня из профессии.
Хорошо хоть в нем пленка высокого разрешения, а не поганый телевизионный эрзац на двести тысяч пикселей. Композицию он, конечно, выстраивать не умеет, да и с задним-передним планом наверняка туго, но в некоторых ситуациях у него передо мной преимущество.
В дверь позвонили. Я пошел открывать. На пороге обнаружился верзила в гавайке и шортах, а чуть поодаль, на подъездной дорожке, маячил второй, в форме Общества.
— Мистер Маккоум? — поздоровался верзила, протягивая руку. — Джим Хантер. Общество защиты животных.
Сам не знаю, на что я надеялся. Что они не отследят звонок? Что отпустят с миром того, кто бросил мертвое животное на дороге?
— Просто хотел заскочить и выразить вам благодарность от имени Общества за тот звонок по поводу шакала. Можно войти?
Он смотрел на меня с открытой, приветливой и слегка нагловатой улыбкой, словно не сомневаясь, что я сейчас сваляю дурака и заявив: «Я не понимаю, о чем вы», прищемлю ему руку сетчатой дверью.
— Просто исполнил свой долг, — улыбнулся я в ответ.
— Мы ценим таких ответственных граждан. Вы сильно облегчаете наш труд. — Он вытащил из кармана гавайки распечатку. — Только пару мелочей уточним, хорошо? Вы работаете корреспондентом «Сан-ко», так?
— Фоторепортером.
— А «хитори», на которой вы ехали, принадлежит редакции?
Я кивнул.
— Там есть телефон. Почему позвонили не с него? Форменный склонился над «хитори».
— Я не знал, что он там есть. Эти «хитори» только недавно закупили. Я на ней всего второй раз ехал.
Если им известно, что редакция оснастила служебные «хитори» телефонами, тогда и мое объяснение для них тоже не тайна. Интересно, откуда у них сведения? Телефоны-автоматы, по идее, не прослушиваются, а если номер машины они выяснили через камеру слежения, то узнать, кто ее вел, они могли только у Рамирес, а если они с ней об этом разговаривали, она бы не разглагольствовала про «нежелательные неприятности с Обществом».
— Вы не знали, что в машине есть телефон, поэтому вы доехали до… — он сверился с распечаткой, а я заподозрил, что наш разговор пишется. Наверняка у него диктофон в кармане гавайки. — …до «7-Элевен» на углу Макдауэлл и Сороковой и позвонили оттуда. Почему вы не назвали оператору Общества свое имя и адрес?
— Торопился. До полудня мне надо было успеть на два мероприятия, причем второе — в Скотсдейле.
— Службу спасения к животному вы не вызвали по той же причине. Торопились.
Вот сволочь.
— Нет, — ответил я вслух. — Я не вызвал спасателей, потому что в этом не было необходимости. Он… животное было уже мертво.
— Почему вы так решили, мистер Маккоум?
— У него из пасти кровь текла.
Тогда мне показалось хорошим признаком, что больше ниоткуда кровь не идет. Кровь потекла у Аберфана из пасти, когда он попытался поднять голову, потекла тоненькой струйкой, тут же просочившейся под плотный, слежавшийся снег. И иссякла, пока мы затаскивали пса в машину.
— Держись, дружище, — твердил я. — Мы быстро.
Кейти завелась, заглохла, снова завелась, отъехала задом туда, где можно было развернуться.
Аберфан обмяк у меня на коленях, свесив хвост на рычаг переключения передач.
— Ты, главное, лежи смирно. — Я похлопал его по шее, руке стало мокро, и я поднес ладонь к глазам, со страхом ожидая увидеть кровь. Но нет, это был просто растаявший снег. Я вытер шею и макушку Аберфана рукавом свитера.
— Сколько тут ехать? — спросила Кейти; Она напряженно сгорбилась над рулем, вцепившись в него обеими руками. Дворники сновали туда-сюда по лобовому стеклу, пытаясь справиться со снегопадом.
— Миль пять, — ответил я. Она нажала на газ, потом отпустила, когда нас начало заносить. — По правой стороне шоссе.
Аберфан приподнял голову и посмотрел на меня. Десны у него посерели, он тяжело дышал, но кровь больше ниоткуда не текла. Он попытался лизнуть мне руку.
— Ты сможешь, Аберфан, — пообещал я. — Тогда ведь смог, помнишь?
— Но вы не стали выходить из машины и проверять, действительно ли он мертв? — уточнил Хантер.
— Нет, не стал.
— И вы не знаете, кто сбил этого шакала? — подчеркнуто обличительным тоном продолжал он.
— Нет.
Он оглянулся на сотрудника в форме, который к тому времени уже осматривал машину с другой стороны.
— Уф-ф! — запыхтел Хантер, оттягивая воротник гавайки. — Жарко тут, прямо пекло. Может, пустите меня внутрь?
Ясно, второму мешают посторонние взгляды. Чем скорее он обрызгает бампер и шины жидкостью для снятия отпечатков, возьмет пробы отсутствующей шакальей крови и рассует улики по запаивающимся пакетикам, попрятанным в карманы формы, тем скорее эти двое уйдут. Я распахнул сетчатую дверь.
— Ох, как же здесь хорошо! — обрадовался Хантер, продолжая терзать воротник гавайки в попытке проветриться. — В старых глинобитных домах всегда так прохладно. — Он окинул взглядом комнату: проявитель, увеличитель, диван, фотографии на стенах, приклеенные «сухим» методом. — Так что, вы не знаете, кто мог сбить этого шакала?
— Наверное, цистерна. Кто еще в такую рань выехал бы на Ван Бюрен?
Я почти не сомневался, что шакала переехала машина или небольшой грузовик. Водовоз бы от него и мокрого места не оставил. Но водителю цистерны если что и будет, то временное лишение прав и две недели рейсов в Санта-Фе вместо Финикса, и то не факт. В редакции ходили слухи, что Общество прикормлено Водоснабом. А вот если виновник — обычный водитель, то Общество и машину отберет, и водителя за решетку упрячет.
— Они всегда гоняют, чтобы камеры не засекли. Водитель, наверное, даже не заметил, что кого-то сбил.
— Что? — не понял Хантер.
— Я говорю, это наверняка цистерна. Больше по Ван Бюрену в час пик ездить некому.
Я думал, он ответит: «Кроме вас», но он не ответил. Он меня даже не слушал.
— Это ваша собака?
Его взгляд был направлен на фотографию Пердиты.
— Нет, — ответил я. — Бабушкина.
— А что за собака была?
Мелкая мерзавка. А когда она умерла от ньюпарво, бабушка плакала, как маленькая.
— Чихуахуа.
Хантер обвел взглядом остальные фотографии.
— Это всё вы снимали? — заметно потеплевшим голосом спросил он, и я только сейчас осознал,
