Пизанелли взглянул на него:
– И теперь вы решили отыскать ее убийцу?
– Боатти этого хочет.
– Вы сегодня пуститесь на поиски ее убийцы, а я останусь без ужина, пропущу свидание и проведу еще один волнующий вечер, вдыхая синтетический запах ваших вишневых леденцов для астматиков.
– Как-нибудь подвернется другая психиаторша, Пизанелли.
Пизанелли повернул на улицу Мантуи – маленькую улочку с булыжной мостовой, высокими стенами зданий по обеим ее сторонам, закрытыми ставнями узких домов и порхающими над их крышами летучими мышами.
– Другая психиаторша. А вот другого комиссара Тротти уж точно больше не будет. – Пизанелли усмехнулся, разглядывая через окно автомобиля номера домов.
– Тебе ведь нравится работа полицейского, лейтенант? Чего же тебе еще надо – ты работаешь по ночам со своим одержимым шефом, одиозным комиссаром Тротти.
Пизанелли тормознул и выключил двигатель.
– Улица Мантуи, 6.
Они вышли из автомобиля; в вечернем воздухе пахло липами и бензином. Просидев долгий жаркий день на рисовых полях, вернулись в город комары. Пизанелли сказал:
– Комиссар, а ведь не было никакой психиаторши. Она работала сестрой в психиатрической лечебнице, а жила в Мортаре. Вот уже как три года – счастливая замужняя женщина. Ее муж торгует обувью в Виджевано.
Света в доме № 6 видно не было.
– Ей надоело меня ждать.
Маленькая кнопка звонка в стене была испачкана многочисленными прикосновениями грязных пальцев.
– Она умница, Пизанелли. – Тротти нажал на кнопку.
Где-то в глубине дома раздался звонок. К коричневой деревянной двери никто не подходил.
Сунув в рот очередной вишневый леденец, Тротти взглянул на Пизанелли.
Тот грустно кивнул головой:
– Сдается, опять я свидание прогуляю.
Несколько ступенек вели к узкой двери, рядом с которой на стене из грубого бетона, за цветочными горшками с засохшими растениями болтался ключ. Замок с шумом отворился, и Тротти вошел в прихожую. Он повернул выключатель. Над ним, под кружком от собственной тени, тускло загорелась единственная лампочка.
Внутри было прохладно. Толстостенные дома Ломбардии строились так, чтобы противостоять и зимнему холоду, и гнетущему неподвижному летнему зною долины По.
Пизанелли и Тротти стояли у подножия лестницы. Справа от них на длинных ржавых петлях висела бурая деревянная дверь с маленькой железной ручкой.
– Комнаты Розанны. Она жила здесь со своей матерью.
Мария-Кристина жила наверху, – прошептал Тротти. Ручка не поддавалась. Судя по всему, дверь давно не открывали.
Они стали подниматься по лестнице.
На полпути ступеньки повернули направо, и полицейские вышли на узкую пыльную площадку, где находилась еще одна бурая дверь. Точно такая же ручка, такие же дверные петли; все здесь было выкрашено в грязно-бурый цвет.
Из-за двери слабо доносилось бормотание мужских голосов.
Тротти постучал в дверь костяшками пальцев.
Ответа не последовало. Бормотание продолжалось.
Тротти повернул ручку. Дверь оказалась незапертой.
Бросив взгляд на Пизанелли, он постучался еще раз. Полицейские выжидали.
Пизанелли улыбался. В тусклом свете лицо его словно постарело. Он стоял совсем рядом с Тротти. Тротти налег на дверь, и она заскрипела.
– У нас даже ордера нет, комиссар? – Тротти почувствовал на щеке теплое дыхание Пизанелли.
Дверь открылась медленно, тяжело. Полицейские очутились в кухне. Пизанелли включил верхнее освещение.
С единственной лампочки свисала почерневшая от дохлых мух липучка.
Каменная раковина с несколькими грязными тарелками под осуждающим перстом надетой на кран резиновой трубки. На тарелках – засохший томатный соус. Кофеварка «экспресс» на электрической плите; кофе выплеснулся из нее на ржавый нагревательный блин плиты. На красном каменном полу валялись спичечный коробок и рассыпавшиеся пластиковые спички.
По улице Мантуи проехала машина.
Голоса продолжали свое тихое бормотание.
