подошве ступали бесшумно. Она проговорила через плечо:
– Только сегодня днем вернулась из Ланге. – Она говорила с легким шепелявым туринским акцентом, который так нравился Тротти. – У моего отца там небольшой виноградник.
Внутри этих огромных апартаментов у нее была собственная маленькая квартирка. Светлая и уютная. Воздух здесь охлаждался искусственно; тихо жужжал кондиционер.
В одном углу стоял небольшой телевизор, по которому показывали дублированный американский телесериал. Окно с жалюзи выходило на площадь Сан-Теодоро, вдоль противоположной стены растянулась кухонька – посудомойка, холодильник, плита и навесной воздухоочиститель. На стене над низкой незастланной постелью висели две картинки – «Fiera del Levante»[22] и портрет Мэрилин Монро. На полу в беспорядке валялись одежда и обувь. Там же лежали несколько подобранных в тон небольших чемоданов – точно такие же чемоданы «Vuitton» купила перед своей последней поездкой из Италии и Аньезе, – из которых на деревянный пол и бежевый ковер вывалилась одежда.
– Когда вы узнали о смерти синьорины Беллони? – спросил Пизанелли.
Ее черные волосы блестели. Они были обрезаны на прямую линию. Несмотря на мальчишескую прическу, лицо сохраняло мягкость. Отбросив со лба несколько прядей волос, девушка поглядела на Тротти.
– Извините, пожалуйста, за беспорядок. – В ее дыхании чувствовался запах эвкалипта.
– О смерти синьорины Беллони? Бедняжка, бедняжка. Она была такой доброй.
– Теперь она мертва, – уныло проговорил Пизанелли.
Она посмотрела на Пизанелли, и во взгляде ее сквозили боль и осуждение.
– Я уже знаю. – Девушка вздохнула и опустила глаза на свои домашние туфли. – Я уже знаю.
– Вы не возражаете, синьорина, если мы присядем?
Смущенная улыбка, которая напомнила Тротти совсем другую женщину.
– Вы не выпьете чего-нибудь, господа? – Юное лицо, казалось, просветлело.
Тротти опустился на мягкие подушки дивана, почувствовав бремя своего возраста, и покачал головой.
– Я как раз собиралась приготовить себе спагетти. – Она похлопала себя по плоскому животу под розовой хлопковой рубашкой. – После этой дороги из Пьемонта умираю с голоду. Такое пекло, жуткое пекло. Господа, если вы голодны… – Она указала рукой на кастрюлю, из которой шел пар.
Тротти хотел было снова отказаться. Но что-то – бремя лет, наверное, – его остановило. Улыбнувшись, он сказал:
– Вы очень добры. Мы оба весь вечер ничего не ели.
Она стояла посередине комнаты, заложив руки за спину; на ее тонких лодыжках различались полосы летнего загара.
Аньезе, Пьоппи, Чуффи.
Загорелые тела, блестящие искренние глаза, большие щедрые рты. Их потребность быть любимыми. Их потребность отдавать.
Розанна.
Тротти откинул голову на спинку дивана и смежил веки.
Конечно же, он лгал себе.
Не было и никогда не будет у него никакой умиротворенности. Никогда он не сможет ограничиться только кофе и леденцами. Женщины – Тротти нуждался в них слишком сильно.
– Не стоит из-за нас надрываться, но немного спагетти не помешает, синьорина Роберти.
Женщины ему были нужны. И Тротти сознавал, что они слишком сильно ему нравятся.
Пизанелли впал в столь несвойственное ему мрачное расположение духа. Агрессивность, казалось, не покидала его даже за столом, когда он поедал наспех приготовленные девушкой спагетти. Он сидел в куртке, облокотясь на красивую клетчатую скатерть; в руке он держал бокал с темным вином. На губах остался жир от пищи. Свисавшие с головы длинные волосы явно нуждались в расческе. Галстук он снял; на лбу проступили капли пота.
– Еще немного, комиссар?
Тротти помотал головой. Вынутый из холодильника болонский соус пришлось разогревать, и тем не менее он был удивительно вкусным. Хорошим оказалось и вино – «гриньолино» в бутылке без этикетки. Сидевшая напротив девушка, казалось, изучала Тротти взглядом.
– Вы очень добры, синьорина.
– Называйте меня Лаурой.
Он не мог подавить невольной улыбки:
– Красивое имя.
– Девочка, в которую в 1327 году в Авиньоне влюбился Петрарка. – Она встала и занялась кофе. – Ей было всего двенадцать лет.
– Лаура умерла от чумы во время эпидемии, – сказал Пизанелли.
Лаура Роберти свалила тарелки в раковину, и все они пересели на диван. На экране телевизора – в углу экрана электронными буквами высвечивалась надпись «Raidue» – продолжало что-то беззвучно
