Джоди прислонился к отцу.
– Может, я должен сказать в школе, что я все наврал? Я могу сознаться.
– Это не так-то легко, не правда ли?
– Конечно, все будут надо мной смеяться. Но если нужно, значит, нужно.
– Можешь не сознаваться, Джоди. Пусть они тебе верят, а я позабочусь об остальном. Даю тебе слово.
– Честное слово?
– Честное слово.
Джоди попытался было улыбнуться, но, видимо, был слишком взволнован тем, что с души его упала такая огромная тяжесть; он быстро чмокнул отца в щеку и вылетел из комнаты, даже не оглянувшись. Эрик, ласково улыбаясь, смотрел ему вслед. Глубоко задумавшись, он еще долго сидел на краю кровати.
Сабина вошла, когда он начал одеваться. Она серьезно поглядела на него, потом нежно и ободряюще погладила по плечу. В нем шевельнулась благодарность. Ему стало как-то легче от ее молчаливого сочувствия. Сабина подошла к зеркалу, чтобы поправить волосы. В темных волнистых кудрях кое-где блестели серебряные ниточки. Седина появилась у нее года два назад, но при таких темпах она, чего доброго, поседеет гораздо раньше, чем Эрик.
– Каждый раз, когда я вхожу в эту комнату и смотрюсь в зеркало, оно разыгрывает со мной какую- нибудь шутку, – сказала она. – То мне двадцать лет и я думаю о предстоящем свидании, даже не веря, что когда-нибудь выйду замуж и буду иметь ребенка; то я смотрю на себя и даже не могу представить, что было такое время, когда я не была твоей женой. – Она улыбнулась. – Мне кажется, между прежней Сабиной и мною ровно ничего общего. – Выдвинув ящик комода, она вынула его рубашки и начала рассматривать, не нуждаются ли они в починке. – Почему ты сказал Джоди, что мы, может быть, переедем в Вашингтон?
Эрик задумчиво улыбнулся.
– Когда он успел тебе сказать?
– Пока мы с ним ждали внизу автобуса. Ты пошутил?
– Нет. Позавчера Фокс сказал, что мне предлагают работу в Вашингтоне. Там по-прежнему без конца заседают, но уже решено, что все исследования над ураном правительство берет в свои руки.
Сабина задвинула ящик и выдвинула другой, продолжая осматривать белье.
– Он не сказал, с какой целью оно это делает?
– Зачем себя обманывать, мы и сами это знаем. Из всех способов применения атомной энергии правительство интересует только бомба. Очевидно, для наблюдения за работами будет создана особая комиссия. Фоксу предложили сотрудничать в ней, но он отказался и выдвинул мою кандидатуру. И что бы ты думала? Они согласны!
Сабина недоверчиво посмотрела на него и рассмеялась.
– Но это ведь почти политическая деятельность!
– Да я и сам не понимаю, в чем тут дело, – сказал он.
– Может быть, они не знают о твоих взглядах?
– Как они могут не знать, – нетерпеливо отмахнулся он. – Выступая перед атомной комиссией, я достаточно ясно высказал свои убеждения. Я сказал, что считаю преступлением заниматься бомбой вместо того, чтобы искать возможности другого применения атомной энергии. И я не переменил своего мнения. Они, наверное, тоже.
– Неужели ты мог бы согласиться на такую работу? Ведь ты говорил, что не желаешь принимать в этом никакого участия.
– Позавчера еще я посмеялся бы над этим предложением, а сегодня оно уже не кажется мне смешным, – задумчиво сказал он. – В ту ночь, когда умер Фокс, я стал относиться к этому иначе.
Сабина медленно отвернулась. Эрик понял, что и она устала не меньше, чем он. Последние четыре года им обоим было нелегко.
– Какое же тебе предлагают жалованье? – спросила она наконец.
– Около пятнадцати тысяч.
– Порядочно, – сказала она и снова обернулась к нему. – Но ты действительно ничего не имеешь против этой работы?
– Честное слово, я сам не знаю, Сабина. Я слишком устал, чтобы думать об этом.
Она снова погладила его по руке.
– Ну, так и не думай сейчас. Скорей одевайся, и будем завтракать. Пойду разбужу маму.
Эрик побрился, стараясь ни о чем не думать. Уже выходя из комнаты Сабины, он полез в карман за сигаретами и спичками. Рука его нащупала старое письмо Фабермахера, и та грустная ночь вдруг вспомнилась ему с такой ясностью, что он снова ощутил запах смерти. Надо будет списаться с Хьюго по поводу бумаг Фокса.
Он вытащил письмо и увидел, что оно начиналось словами: «Дорогая Сабина». Эрик сдвинул брови и взглянул на конверт. Письмо было адресовано не ему, на конверте стояло: миссис Горин. Из чистого любопытства, без всякой задней мысли, он стал читать письмо, написанное два года назад.
«Дорогая Сабина!
Это мое последнее письмо к Вам. Если, как я полагаю, я не вернусь оттуда, куда еду, то наиболее вероятно, что писать мне больше не придется; если же я вернусь, то при встрече с Вами я буду вести себя так, словно этого письма никогда и не существовало.
