положил его на место.
Весь его гнев обратился против Хьюго. Если он был способен любить ее тайно все эти годы, какого черта его вдруг прорвало? Ну хорошо, Хьюго думал, что скоро умрет. Но ведь он же не умер, и с тех пор прошло уже два года. Эрик и Сабина, давно не виделись с ним, но рано или поздно им опять придется встретиться. И, вероятно, это будет очень скоро – Фокс просил разобрать его архив. При одной мысли о встрече с Хьюго у Эрика противно засосало под ложечкой. Он закрыл глаза, стараясь отогнать от себя ненавистный образ. Впрочем, кого он обманывает, устало спросил себя Эрик. Он не может ненавидеть Хьюго, он слишком привык его уважать. И к Сабине у него нет тоже никакой ненависти. То, что произошло между ними, так понятно, но, боже мой, как это больно!
– Эрик!
Он виновато вздрогнул. Голос Сабины вдруг показался ему таким родным и любимым, что на глазах у него выступили слезы.
– Иду, – сказал он. К своему удивлению, он обнаружил, что голос его звучит уверенно и бодро, несмотря на спазму, сжимавшую горло. Он горько засмеялся про себя. Если ему удается делать вид, что он и не подозревает об этом письме, то как же легко было притворяться Сабине! До чего же глупы и самонадеянны бывают люди! Как можно думать, будто знаешь все, что происходит в душе даже самого любящего, самого близкого человека! Он снова почувствовал прилив жгучей ненависти, но на этот раз сознательно заглушил ее в себе. Внезапно он увидел все это в другом свете и сказал себе, что напрасно придает письму такое значение. Смерть Фокса, очевидно, выбила его из колеи. Только и всего. Надо сказать Сабине про письмо, и он сам убедится, какие все это пустяки. Но сколько бы Эрик ни внушал себе, что надо быть спокойным, он, выходя из спальни, так сильно распахнул дверь, что она ударилась о стену с громким стуком, резанувшим его по нервам.
Миссис Вольтерра приветливо взглянула на него, когда он вошел в кухню. Глаза ее утратили былую живость и оставались грустными, даже когда она улыбалась. Лицо ее приобрело какой-то коричневый оттенок, на нем резче обозначились мелкие морщинки. Она сильно тосковала по мужу, в каждом ее жесте чувствовалась неуверенность человека, ошеломленного тяжелой потерей.
– Сабина рассказала мне про вашего профессора, – ласково обратилась она к Эрику. – Прекрасный был человек, судя по всему.
Эрик сел за покрытый клеенкой стол и придвинул к себе стакан с апельсиновым соком, избегая встречаться взглядом с Сабиной.
– Вы рассказали ему о нашем папе? – спросила миссис Вольтерра.
– Да, он спрашивал о нем.
Уклончивый ответ не обманул миссис Вольтерра.
– И напрасно, – заметила она. – Люди с больным сердцем всегда начинают волноваться, когда узнают, что кто-то умер от сердечной болезни. Эрик, я бы хотела пойти на похороны. Если, конечно, это удобно.
– О, мама, лучше не надо, – забеспокоилась Сабина, и Эрик невольно взглянул на нее.
– Это вполне удобно, – сказал он. – Почему бы ей не пойти?
– По тысяче причин, – печально сказала Сабина.
– Нет, ты не понимаешь, – сказала миссис Вольтерра. – Когда хоронишь любимого человека, все совершается так быстро. Даже не успеешь понять, что случилось. И потом все носишь в себе. Иной раз хочется побыть с людьми, которые переживают то же, что и ты, пусть даже они будут совсем чужие. Все равно, кого они оплакивают, важно то, что у них на душе. Вот ведь сколько я тебе ни рассказывала, ты не понимала по-настоящему, что такое быть матерью, пока у тебя не появился ребенок. И того, что у меня сейчас на сердце, ты, надеюсь, еще долго-долго не поймешь. Ты можешь только примерно представить себе это. Ты еще многого не понимаешь, детка. Да и все так – пока не столкнутся со смертью…
Эрик положил ей руку на плечо.
– Мама, я же сказал, что вы пойдете.
Они принялись за еду; некоторое время все молчали. Эрик не мог заговорить с Сабиной о письме в присутствии матери. И постепенно его решимость ослабевала. Он вдруг вспомнил: Сабина когда-то говорила ему, что Хьюго ложится в клинику для повторного курса лечения. Но больше она ему ничего не сказала. Эрик отчаянно старался припомнить, при каких обстоятельствах был этот разговор, – и не мог. Тогда он был слишком занят и озабочен. Может быть, в том-то и беда, что он всегда был занят. У него была своя внутренняя жизнь, а у нее – своя, вот они и оказались за тысячу миль друг от друга.
Однако она как ни в чем не бывало сидела на своем обычном месте рядом с ним, почти касаясь его плечом, и пила кофе. Эрик порывисто отодвинул от себя недопитую чашку и молча уставился на стол.
– Слишком горячо? – спросила Сабина, поставив свою чашку на блюдце. – Эрик, не надо так волноваться из-за этой комиссии.
– Да? – безучастно отозвался Эрик. – Почему не надо?
– Видишь ли, я много над этим думала. Мне кажется, если ты действительно хочешь, чтобы политика как-то изменилась, то, работая в комиссии, ты сможешь принести гораздо больше пользы, чем критикуя политику со стороны.
– Да?
Она легонько рассмеялась.
– Ты словно за тысячу миль отсюда. Ведь я с тобой разговариваю.
– Я слушаю.
– Ты многое можешь сделать там, Эрик. Например, помочь Хьюго.
– Хьюго! – Он сверкнул на нее глазами. – Ты что, смеешься надо мной, Сабина?
Сабина приоткрыла рот от удивления – так холоден был его тон. Она растерянно поглядела на него, затем в ее глазах появилось участие.
