– Коган, но я-то не привык иметь дело с ними. Пригласил его сюда Лич, а не я. Но и я не стал бы принимать это близко к сердцу, если бы не его слишком левые политические убеждения.
– Странно, – сказал Эрик. – Я знаю его много лет и даже не подозревал, что у него есть политические убеждения.
– Во-первых, он пацифист. Он против войны.
– А кто не против? – спросил Эрик.
– Я, – резко ответил Риган. Добродушно-лукавое выражение исчезло с его лица, тон стал резким, а бледные выцветшие глазки сверкнули. – Все эти рассуждения против войны, которые слышишь теперь среди молодежи, – самый худший вид антигосударственной деятельности. Такие разговоры мне не нравятся, от них становится не по себе. Кроме того, – добавил он с оттенком жалобы в голосе, – когда этакие мысли высказывает физик, это просто сущая глупость. Что, кроме войны, может дать ему хороший заработок? Преподавание? Работа в промышленности? Вздор. Только во время войны физик может развернуться как следует. В тысяча девятьсот восемнадцатом году я нажил почти полмиллиона, потому что я был специалистом по рентгеновским лучам. Я вам скажу, что я делал, чтобы в следующий раз и вы могли поступать так же. Тогда ходили слухи, что в штуках мануфактуры вывозится много контрабанды. Что же я делаю? Я устанавливаю рентгеновский аппарат прямо в таможне и просвечиваю штуки материи, по пять долларов за каждую. Да, сэр! Конечно, не поймите меня превратно, я вовсе не говорю, что война такое уж приятное дело, но и страшного тут ничего нет. Я хочу только сказать, что война – вещь вполне естественная. Это первое, что я имею против Фабермахера, – продолжал он, откидываясь на спинку кресла. – Второе – он ведет безнравственную жизнь. Несколько раз к нему на квартиру откуда-то приезжала молодая женщина. Разумеется, я не ханжа. Но я не хочу, чтобы администрация попрекала меня из-за какого-то еврея. Итак, доктор Траскер, я должен вернуться к своему вопросу. Что нам делать с этим мальчиком?
Траскер молчал. Лицо его побелело от гнева. Эрик поднялся и стал за стулом, облокотясь о спинку.
– Когда вы захотите принять какие-либо меры против Фабермахера, принимайте их заодно и против меня, – сказал он. – Я ничего не знаю о его политических убеждениях и его частной жизни, и это не мое дело. Я знаю только, что он превосходный физик. Остальное – ерунда. Самая настоящая ерунда.
Наступила долгая пауза, во время которой Эрик понял, что и на этот раз напрасно дал волю языку. Он не отводил взгляда от лица Ригана и мучительно боялся обнаружить внезапно овладевшую им тошнотворную робость.
Но Риган, вместо того чтобы рассердиться, всматривался в него, как бы что-то припоминая.
– Ерунда, говорите вы? – медленно спросил Риган. – Может быть, даже
Риган подчеркнуто небрежно отвернулся к Траскеру, больше не удостаивая Эрика ни вниманием, ни взглядом, – для него он уже не существовал.
– Так, пожалуйста, представьте мне смету, как только она будет готова.
Эрик и Траскер не обменялись ни словом, пока не очутились у себя. Эрик молча смотрел, как Траскер теребит мочку уха.
– Как вы думаете, что теперь будет? – спросил Эрик немного погодя. – Есть ли хоть какая-нибудь надежда, что Риган уйдет в отставку?
Траскер улыбнулся; его некрасивое лицо казалось сейчас очень мудрым и очень усталым.
– Не будьте дураком, – спокойно сказал он.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Через две недели после того, как Эрик и Траскер, не дождавшись ответа от Ригана, приступили к работе над проектом прибора, Эрик получил письмо от Мэри Картер. Оно было адресовано на университет. Эрик сразу узнал почерк на конверте, и его кольнула острая тоска, сменившаяся негодованием на то, что Мэри снова вторгается в его жизнь.
В конверте оказалось несколько страничек, исписанных цифрами, и коротенькая записка:
Дорогой Эрик!
Приношу свои запоздалые поздравления по поводу Вашего назначения в Кемберлендский университет. Я прочла об этом в хронике «Физикал ревью». Посылаю Вам вычисления для эксперимента с тепловыми нейтронами. Быть может, Вы с Траскером захотите его провести. Прилагаемые расчеты объяснят Вам, в чем дело. По-моему, опыт может получиться интересный. Вы с Траскером лучше меня можете судить, насколько он выполним.
Дайте мне знать, если это Вас заинтересует.
Привет Траскеру, если он меня помнит.
Мэри Картер».
Сначала Эрик пробежал письмо наспех. Потом прочел еще раз, втайне досадуя на его деловой тон. Он вынул несколько убористо исписанных страничек рукописи, умной и безличной, как логарифмическая линейка. Ничто, кроме почерка, не выдавало, что автор – женщина. Рассуждения были просты, сжаты, а выводы ясны и убедительны.
Траскер тоже прочел рукопись; по его мнению, мысль была интересная.
– Мы даже не знаем, будет ли у нас прибор, – заметил Эрик.
– Будет, – сказал Траскер, – я отвечаю за это. Но давайте-ка спросим Фабермахера, что он думает о работе мисс Картер.
– Вам просто повезло, – сказал Фабермахер, просмотрев рукопись. – Должен сказать, что Картер очень великодушна, делая вам такой подарок. Чего доброго, вы еще прославитесь, потому что опыт может иметь решающее значение. – Он улыбнулся. – Почему она выбрала именно вас?
