– Ваша работа? Вы думаете, что перестали соответствовать своему обычному уровню, да?
– Нет, дело не в этом. Мое творчество приносит один только вред – и мне самому, и окружающим.
– Понятно, – кивнул я.
Крейс – крепкий орешек, и расколоть его будет трудно, но таинственность, которой он окружил себя, лишь раззадоривала мое любопытство, наполняла меня решимостью привести в исполнение задуманное. Я был уверен, что его биография – это мой путь к успеху.
В тот день после обеда я написал ответ Лавинии Мэддон, сообщив, что Крейса не прельстило ее предложение. Я поблагодарил ее за проявленный интерес, сказав, что Крейс очень закрытый человек и что он категорически против того, чтобы кто-то писал его биографию, даже в художественной форме. Он предупредит своих издателей, чтобы те никоим образом не сотрудничали с ней. Если же она будет упорствовать, то Крейс проконсультируется со своим адвокатом на предмет того, какие шаги нужно предпринять, чтобы помешать ей написать книгу о нем. Разумеется, он не предоставит ей никаких материалов, охраняемых авторским правом, а без таковых, он уверен, ее книга не может быть написана. Я поставил свою подпись и в скобках добавил: личный секретарь Гордона Крейса. Адрес палаццо указывать я не стал. Не хватало еще, чтобы мои конкуренты явились сюда.
Не было нужды ставить Крейса в известность относительно Лавинии Мэддон. В конце концов, он сам сказал, чтобы я отсортировывал подобные письма и поступал с ними так, как сочту нужным. Я просто следовал его указаниям. Он наверняка одобрит мои действия.
Однако что делать со вторым письмом – от миссис Шоу? Я порылся в почте, надеясь отыскать ее предыдущие письма, но таковых не обнаружил. Я знал, что должен проявлять осторожность. Если ситуация когда-либо выйдет из-под контроля – если миссис Шоу и впрямь шантажирует Крейса и вмешается полиция, – то я должен позаботиться о том, чтобы ни одна моя запись не была использована против меня. Но мне нужна была информация, а эта женщина, я чувствовал, могла бы рассказать очень много. Возможно, с ее помощью я мог бы лучше узнать и понять Крейса. Я решил пойти по простому прямому пути.
Пока Крейс дремал после обеда, я оставил ему записку с сообщением, что вышел купить вина, и выскочил на улицу, чтобы отправить письмо. Фондако деи Тедески, здание бывшего немецкого подворья, в котором ныне располагался центральный почтамт, находился всего в десяти минутах ходьбы от палаццо Пеллико. Приближаясь к почтамту, я увидел толпы прогуливающихся по мосту Риальто[17] и возле него людей и подумал: знает ли кто-нибудь из них славную историю здания, что стоит перед ними? Известно ли им, что простой, строгий фасад Фондако деи Тедески некогда украшали изысканные фрески Джорджоне и молодого Тициана, поблекшие портреты которых теперь находятся в Ка д'Оро?[18] И что «бич государей» Пьетро Аретино каждый божий день на протяжении двадцати двух лет смотрел из окон своего дома на это здание, считая вид его самым восхитительным зрелищем на свете? Вряд ли. Всех, как мне казалось, интересовали только грубые поделки на лотках вдоль набережной.
Вырвавшись ненадолго из стен палаццо Крейса, я боролся с искушением плюнуть на все и пойти гулять по городу. Не считая того первого дня в Венеции, я ведь, в общем-то, не имел возможности смотреть и делать то, о чем всегда мечтал. А мне хотелось побывать в соборе Святого Марка, во Дворце дожей, в Скуола ди Сан-Джорджо дельи Скьявони, полюбоваться шедеврами Тинторетто в Скуола Гранде ди Сан- Рокко, зайти в церкви Сан-Поло и Мадонна делл'Орто, позагорать на Лидо. Меня возмущало, что я должен мчаться назад к Крейсу, но я утешал себя мыслью о том, что я работаю над новым проектом, от которого зависит моя судьба. За углом палаццо я купил пару пирожных и бутылку фраголино и, войдя в гостиную, увидел, что Крейс сидит в кресле в том же положении, уткнувшись подбородком в грудь, и спит.
По утрам я стал подниматься все раньше и раньше – на рассвете, едва бледные лучи восходящего солнца проникали в мою комнату сквозь щели в ставнях. Умываясь и одеваясь, я испытывал нервное возбуждение. Все мое существо было подчинено моей новой идее. Меня одолевало любопытство – желание знать. В эти ранние утренние часы я делал записи в своем блокноте и искал в палаццо следы прошлого Крейса. Теперь я заглядывал в более укромные места, рылся в шкафах и секретерах. Казалось, в их темных потайных ящичках должны храниться вещи, дающие ключ к пониманию личности Крейса, но там лежали одни лишь квитанции, счета, рекламные проспекты. Получалось, что только соломенная прядь волос, спрятанная в письменном столе Крейса, имеет в этом смысле хоть какое-то значение. Мне хотелось еще раз взглянуть на нее, но, поскольку она хранилась в кабинете Крейса, рядом с его спальней, это было рискованно. Крейс мог увидеть, как я копаюсь в его личных вещах.
Каждое утро, слыша, как герой моей будущей книги готовится «выйти в свет», и сознавая, что мое время, когда я предоставлен сам себе, истекает, я испытывал неудовлетворенность, досаду и гнев, недоумевая, почему присутствие Крейса в его доме не обозначено какими-то более существенными и зримыми вещами. Но однажды, когда я уже начал терять веру в то, что сумею претворить в жизнь свой замысел, произошло нечто такое, от чего я воспрянул духом.
Однажды в среду утром я сидел на верхней ступеньке лестницы, спускающейся во внутренний дворик, потягивал кофе и вдруг услышал, как что-то упало в почтовый ящик. Крейс уже встал с постели, но еще не был одет. Выпив маккиато, он сказал, что вернется в спальню и почитает там немного, а уж потом приведет себя в порядок, добавив, что он выйдет к завтраку через четверть часа и надеется, что я приготовлю ему тост с яичницей-болтуньей.
– Вы помните, что яичницу я ем почти сырую, – сказал он. – Поэтому не выливайте яйца на сковороду, пока не увидите, что я сел за стол. Не забудьте, пожалуйста.
Когда я первый раз приготовил ему это блюдо, он в отвращении скривился и велел мне выбросить яичницу в мусорное ведро. «На вид все равно что дерьмо собачье», – заявил он тогда с раздражением. Потом встал возле меня и смотрел, как я заново взбиваю яйца и помешиваю их на сковороде. Когда желтая смесь начала густеть, он похлопал меня по плечу и велел выключить газ. Вязкая масса была похожа на сгусток слизи. Сунув в рот ложку этого мерзкого месива, он одобрительно зачавкал, отчего меня чуть не стошнило. Этого я уж точно никогда не забуду.
Услышав стук упавшего в почтовый ящик письма, я вспомнил, как сам опускал свое заявление в пасть дракона. Вспомнил, как мои пальцы коснулись холодного мрамора.
Я бегом спустился по лестнице, промчался мимо коринфской колонны с голым ангелочком и остановился у входной деревянной двери. На ее задней стороне, сразу же за головой дракона, был прикреплен серый металлический ящик. Большим и указательным пальцами я попытался открыть его, но у меня ничего не вышло. Я подумал, что крышку заклинило, и сильнее надавил на металлический ободок. Острый край врезался в подушечку моего большого пальца, оставив на ней порез длиной с дюйм. Я прижал палец к губам, слизывая кровь, имевшую металлический привкус, и вдруг увидел крошечный замок сбоку на почтовом ящике. Как же я раньше не заметил? Ну и дурак!
Крейс говорил, что всю почту от издателя ему доставляет курьер, поэтому мне еще не случалось открывать почтовый ящик. Когда я в письме попросил миссис Шоу написать мне на адрес палаццо Пеллико, я думал, что сумею перехватить ее ответ раньше Крейса, тот даже ни о чем не догадается. Я никогда не видел, чтобы Крейс проверял свой почтовый ящик. Никогда не думал, что ящик может быть заперт.
Нагнувшись, я стал изучать замок. Провел по нему пальцем, наивно полагая, что он сам откроется, если
