– В данном случае это совсем не так. А все-таки, продали бы вы свой дом Берни?
– Не сомневаюсь, он прекрасный человек, но ведь дай просочиться одному, спасу от них не будет. Это нечестно по отношению к нашим соседям.
– Пожалуйста, не спорь с мамой, – вмешалась Хелен.
По мере продолжения поисков Кен выяснил, что Маргарет не желает жить по соседству не только с евреями, но и с католиками. И, уж конечно, никаких поляков и итальянцев, которые за последнее время так разбогатели, что их дома не отличить от прочих: тут надо быть особенно осторожным. Само собой разумеется, следует избегать негров, которые, как доложил агент, проникают в старые районы города. Никаких школ поблизости: дети, беготня – слишком шумно.
– Итак, – однажды вечером сказал жене Кен, – мы ищем место, где рядом нет евреев, поляков, итальянцев, негров, детей, католиков. Правильно?
– Не придирайся, – попросила Хелен.
– Я только хочу внести полную ясность. Знаешь, когда я был маленьким, нас, шведов, в Небраске не очень жаловали. Вы здесь тоже против шведов?
– Конечно нет. Что с тобой, Кен? Ты никогда не был таким злым!
Наконец дом был найден. Он располагался на бедной пригородной улице и представлял собой – вместе с участком – нечто вроде большого калифорнийского ранчо. Этот самый большой и самый дорогой дом в округе смотрелся столь нелепо на фоне остальных, что никто не хотел его покупать и посреднику пришлось сбавить цену с шестидесяти до сорока тысяч долларов.
– Это как раз то, что надо! – воскликнула Маргарет.
Как-то на рассвете на следующий день после того, как был найден дом «что надо», Молли выбралась из спальни и прокралась из комнаты матери вниз, в гостиную, где спал отец. Как была в ночной рубашке и кимоно, она присела на диван у него в ногах. Он открыл глаза и улыбнулся.
– Я не хотела тебя будить, – сказала она.
– Я уже не спал. Хочешь под одеяло?
– Да.
– Тебе приснился страшный сон? – спросил он, когда она улеглась рядом.
– Нет, просто захотелось к тебе.
Они обнялись, как бывало, когда она, увидев во сне что-нибудь страшное, ночью прибегала к нему. С младенчества Молли была удивительно теплым и нежным ребенком. Однажды, когда ей было семь, обвив его ручонками за шею и глядя на него полными обожания глазами, она попросила его жениться на ней. Сейчас, совершенно не осознавая себя женщиной, она прижалась к нему, ерзая и слегка посапывая от удовольствия и нисколько не смущаясь при этом, потому что несмотря на проснувшуюся чувственность была невинна. Прикоснувшись губами к ее волосам, он спросил:
– Рада, что мы вернулись в Буффало?
– Не очень.
– Почему?
Она сморщила нос и ответила:
– Слишком унылая картина. Я люблю горы и море.
– Я тоже.
– Поедем на остров в будущем году?
– Надеюсь.
– Лето было забавное, – сказала она.
– Тебе понравилось?
– Мне не понравилась яхта.
– А остров?
– Остров – да, – ответила она, но в ее больших глазах мелькнула тревога. – Пап, мы можем поговорить? Я имею в виду, как раньше, серьезно.
– Конечно.
– Ну так вот: Джонни Хантер меня поцеловал, и я тоже его поцеловала. Ты считаешь, я не должна была этого делать?
– Он тебе нравится?
– Вроде, да.
– Тогда, думаю, ты правильно сделала. Но слишком увлекаться такими вещами не следует, тебе еще рановато.
– Он не пытался сделать ничего плохого. В последний день перед отъездом, до того, как мы спустились в яхту, он попросил меня с ним прогуляться. Все время повторял, что я умная девочка, и вдруг поцеловал меня вот сюда, – Молли тронула тоненьким пальчиком губы. Кен улыбнулся.
– Потом он извинился, но смотрел на меня с таким, не знаю, отчаяньем, что ли, ну я и поцеловала его в ответ.
– Я рад, что ты так поступила, – сказал Кен.
