– А потом он спросил, не могли бы мы зимой переписываться. Если позволяет ледовая обстановка, им на остров почту доставляют раз в неделю. Он спросил, буду ли писать ему, а я согласилась.
– Ну и правильно.
– Как ты думаешь, мама не будет против?
– Не вижу причин.
Молли вздохнула и потянулась.
– Здорово! Я тебя люблю, пап. А теперь я лучше пойду наверх, не то бабушка меня убьет.
– За что?
– Прежде чем выхожу из комнаты, нужно убирать постель; у нее так заведено, будто это заповедь из библии или еще откуда-нибудь. Кроме того, мама сказала, бабушка очень огорчается, когда ее не слушаются.
– Какой кошмар! – ответил Кен, сделав свирепые глаза. – Выходит, лучше слушаться.
Молли скорчила гримасу и выпрыгнула из кровати. Уже сверху послышался ее приглушенный смех.
Кен лежал, глядя в окно на ровный загородный пейзаж. «Что ожидает Молли, – думал он, – если оставить ее здесь с этими двумя женщинами? Они ее выхолостят так же, как выхолащивают кошек, и к двадцати годам она станет такой же, как они». Кен сжал кулак и стукнул им о ладонь.
На следующий день Кен заболел: сильная простуда, перешедшая в бронхит. Он лежал мрачный на диване, поджав под себя ноги и кашляя. В том году зима наступила рано даже для Буффало, и в середине сентября пошел снег. Кену хотелось знать, идет ли снег на Пайн-Айленде и как там сейчас Сильвия. Он представлял себе, как она в ожидании обещанного письма волнуясь стоит возле Барта, пока тот разбирает почту.
Бронхит не проходил, и Маргарет не нравилось, что диван целыми днями не сложен. «Это ужасно, – говорила она, – но ни женщинам, ни девушке нельзя спать в гостиной, потому что на окнах нет ставней, и кто угодно может заглянуть». Старик Брюс предлагал для больного свою спальню, но в нее можно было попасть только через комнату Маргарет, и Кен отказался. Молли подставила к дивану кресло и положила на него подушку, чтобы он мог вытянуть ноги.
– Наверное, ты мог бы лечь в больницу, – с надеждой предложила Маргарет. – С таким кашлем…
– Я не лягу в больницу, – взревел Кен.
– Но нам с мамой надо начинать укладываться, готовиться к переезду, – объяснила Хелен. – Мы будем очень заняты…
– Вы занимайтесь вещами, – заявила Молли. – О папе позабочусь я.
Два дня подряд Молли составляла подробный график его температуры, которая колебалась от нормальной до сорока, давала лекарства строго по предписанию врача. Приносила книги из библиотеки; к его удивлению, именно те, что его интересовали.
– Откуда ты знала, что мне это понравится? – спросил он, держа в руках новый роман, отзыв о котором недавно вырезал из газеты и положил в бумажник.
Молли была довольна.
– Просто догадалась, – ответила она.
На третий день Молли сама свалилась с ангиной и лежала у себя наверху. Маргарет и Хелен, занятые заворачиванием бесконечных чашек в бумагу, которые они укладывали в коробки со стружкой, проявляли явные признаки раздражения.
– Не знаю, что и делать, – причитала Маргарет. – Держать здесь двух больных антисанитарно. В самом деле, Кен, глупо отказываться от больницы.
– Я уже могу вставать, – ответил Кен. – Теперь я сам буду сиделкой.
В тот же день Кен встал. Когда он читал Молли книжку, сидя в ногах ее постели, в комнату вошла Хелен.
– Тебе письмо, Молли, – она протянула квадратный конверт кремового цвета.
Молли молча его распечатала. Хелен не уходила, наблюдая за дочерью.
– Пойдем, Хелен, я принесу тебе еще коробок, – позвал Кен.
На лестнице Хелен сказала:
– Это письмо от Джона Хантера.
– Да!?
– Полагаешь, в ее возрасте нормально получать письма от мальчиков?
– Почему бы и нет?
– Мама считает, что это неправильно.
– Иногда мне хочется скатать из твоей мамочки шарик и заткнуть им ее же собственную глотку!
– Тише, Кен! У нас маленький дом!
В этот момент Маргарет с усталым видом вышла из кухни. В ее седых волосах застряли стружки. Губы были плотно сжаты. Кен отправился в подвал, где хранились коробки из-под посуды, вынес одну. Подходя к гостиной, он услышал голос Маргарет:
– В любом случае я с ней поговорю, дорогая, этого нельзя так оставлять.
