что зацепила и сбросила с ночного столика на пол лампу; в результате с криком «Что случилось?» прибежал отец.
Испуганно моргающими глазами она смотрела на высокого мужчину в синем халате, стоящего в ногах ее кровати.
– Кажется, мне приснился страшный сон, – сказала она.
Утром Молли встала с явным ощущением катастрофы. Заставив себя позавтракать, она надела купальник, пошла на пляж и села там, сжавшись в комочек, на песок, жалкая подавленная фигурка под ярким утренним солнцем.
Вскоре появился Джон, в одних плавках, бодрый и уверенный в себе, и с размаху бросился с ней на песок – молодой атлет, покоривший мир. Он взял ее за руку, жестом бесконечной нежности дотронулся до ее запястья и спросил.
– Сегодня тебе получше?
– Здесь нам нельзя держаться за руки, – сказала она. – Кто-нибудь увидит.
– Это что – противозаконно?
– Джонни! Это неприлично!
– Ладно, – согласился он и отпустил ее руку.
На них с любопытством взглянул какой-то старик, босиком в одних шортах проходивший мимо по кромке воды.
– Уйдем отсюда, Джонни, – попросила Молли. – Давай прогуляемся.
Они не спеша пошли вдоль берега, и Джон расспрашивал ее о школе; говорить с ним было легко, но, как ни странно, эта новая простота в общении не распространялась на ее страхи, ее ужас, ее вину, таившиеся в ее душе темным островком, приближаться к которому не смел даже он.
У залива со стороны пляжа появились две немолодые женщины в больших соломенных шляпах и длинных, почти до щиколоток, выцветших сатиновых платьях. Они что-то весело кричали друг другу, с радостными воплями бегали туда-сюда, словно маленькие дети, поймавшие рыбку. Чтобы избавиться от их любопытных взглядов, Молли направилась в дюны в поисках укромного места, и почти тут же Джон стал ее целовать, крепко прижав к себе.
– Нет! – ответила она с отчаянием.
Он сразу же отпустил ее, ничего не понимая.
– Почему?
– Потому что я все еще боюсь, – Молли явно преуменьшала всю степень тяжести своего состояния.
– Боишься родить?
– Да. Это и другие вещи, которые не могу объяснить.
– Если и вправду окажется, что у тебя будет ребенок, мы смогли бы пожениться сразу.
– Нет. Не сейчас. И не таким образом.
– Ты права, я знаю, мы должны быть благоразумны, ждать и все такое, – монотонно произнес Джон.
– Да, – Молли говорила очень серьезно. – Мы должны вести себя хорошо.
– Я не знаю, что значит хорошо, – признался он уныло.
– Ты ведешь себя плохо, Джонни? – спросила пораженная Молли. – Ты делаешь это и с другими девушками тоже?
– Нет, – ответил он. – Я просто не знаю, что означает это слово – «хорошо». «Хорошо» ли будет, если лет пять мы почти не будем встречаться? Одиночество – это «хорошо»?
– Я имею в виду совсем другое, – сказала она.
– Твои плечи, на мой взгляд, – это хорошо, – заметил он. – А твоим лодыжкам я ставлю оценку «отлично».
– Джонни, прошу тебя, перестань!
– За руку мне тоже нельзя тебя брать?
– Конечно, можно, но ты же не можешь остановиться!
– Я просто хочу держать тебя за руку, больше ничего, – сказал он.
Под порывом ветра на дюнах зашуршала трава, зашелестели листья низкорослых пальм, и Молли вздрогнула от неожиданности, думая, что там кто-то есть. «Плохо, если нас заметят в таком уединенном месте, – подумала она, – даже если мы будем всего-навсего держаться за руки». За гребнем песка может притаиться кто угодно: мальчишки, бродяги, ловцы птиц, любители подглядывать за переодевающимися и даже отец, вышедший на прогулку. Казалось, тени на песке и даже облака в небе возмущенно смотрят на тебя. Она словно оцепенела от страха и сказала:
– Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.
– Пошли. Если тебе так хочется.
– Давай искупаемся.
– Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.
