– Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.
– Да, конечно, – согласился он.
– А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.
– Было бы неплохо, – оживился он.
– Пошли, – позвала она. – Догоняй!
Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы.
Глава 24
Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.
– Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.
– Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.
– О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.
– Там нас никто не найдет.
– Нет, – возразила она.
– Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.
– Боюсь даже думать об этом.
– Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…
– Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.
– Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.
Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.
– Бедный Джонни, – пожалела его она.
– Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.
– Не переживай так. Он погладил ее ступню.
– Ты когда-нибудь видела ногу?
– Да, – засмеялась она.
– Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?
– Конечно.
– Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.
– В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.
– Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.
– Хочешь стать врачом?
– Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.
– Поцелуй меня, Джонни.
– Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.
– Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.
– Нет, именно так.
– Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!
– Я знаю.
Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.
