— Вместе с чем? — переспросила Луиза и тут же добавила: — Почему ты так смотришь на меня?
— Как я на тебя смотрю?
— Так, как будто хочешь узнать, что у меня внутри.
— Да нет, ерунда, я даже забыл, о чем подумал.
Это было неправдой. Я помнил, о чем думал. А думал я о том, что следствию мешали до тех пор, пока я не пришел к выводу о виновности Родригеша и мне не пришлось искать поддержку общественного мнения. И что же? Моя возлюбленная, которую я знал всего неделю, оказывается специалистом по экономике салазаровского периода, и ее уже давно интересует деятельность «Банку де Осеану и Роша». От нее я впервые узнаю имя Клауса Фельзена. Ее отец — журнальный магнат, которому нужна сенсация для запуска нового издания. И вот сенсация находится, и все идет как по маслу. Нарсизу внезапно становится нежным, как пирожное, а мне остается только плыть по течению.
Таково уж свойство паранойи: вещи, еще недавно казавшиеся вполне естественными, внезапно начинают внушать подозрение. Кто дал мне телефон Луизы Мадругады? Доктор Акилину Оливейра.
Но как хинин против малярии, так и средством от паранойи является только истина — полная и чистая. Истина сфабрикованная, какой бы она ни казалась убедительной, надолго не поможет и не принесет облегчения.
Я был болен и нуждался в этом единственном лекарстве.
Я взглянул на Луизу. Антониу Боррегу, единственный человек, еще позволявший мне самому платить за еду и напитки, принес счет.
42
Я сидел за столом и мучил компьютер. Ввел фамилию Лоуренсу Гонсалвеша, чтобы узнать, не отыскался ли его след, но фамилии его в памяти компьютера не было. Я взглянул в солнечную синеву за окном, и меня передернуло.
Найдя Карлуша, я прошелся с ним по Авенида-Алмиранте-Рейш. Было холодно, дул северный ветер. Дождей в этом ноябре не было. В последние три года ноябри были слякотными, что повергало меня в чисто английскую хандру. Но этот ноябрь был и вовсе отвратительным. День за днем светило солнце и голубело безоблачное небо, однако вместо радости я чувствовал тоску, все больше укрепляясь в безотрадном сознании, что на шарике нашем что-то не так и улучшения не предвидится.
Маленький тесный бар между станциями метро «Анжуш» и «Арройуш», тот самый, где я познакомился с Жожо Силвой, был полон любителями утреннего кофе. Мы сразу направились к дальним столикам. Сидевший там Жожо Силва так пристально разглядывал пустую кофейную чашечку, словно гуща на дне могла подсказать ему счастливые номера лотерейных билетов. Моя тень упала на столик, и он поднял голову.
— Что, вам уже разрешают самому отвечать на звонки?
— Да, со вчерашнего дня я перестал считаться полубогом.
— Добро пожаловать в мир простых смертных.
— Ну, как дела, Жожо?
— Да как всегда. Никак.
— Вы не посылали сообщений о разыскиваемых?
— Насчет Лоуренсу Гонсалвеша? — спросил он. — О, посылал, посылал. Уж эту-то малость я мог для него сделать! Зачем бы иначе я вам звонил? Но в течение трех месяцев с вами и поговорить-то было нельзя! Я и вчера пытался до вас дозвониться.
— Вчера? — удивился я, вспомнив, что в списке звонивших его не было.
— Хотите знать, почему я звонил именно вчера? — спросил он. — Плату за помещение, которое снимает Лоуренсу для офиса, увеличили, а чтобы продлить контракт, у него не хватает денег. Поэтому владелец собирается вышвырнуть его. А если это произойдет, инспектор, то тогда пиши пропало — мы его никогда не найдем.
Мы втроем перешли на другую сторону Авенида-Алмиранте-Рейш и очутились возле административного здания. Мы с Карлушей поднялись на третий этаж, предоставив Жожо самому разыскать хозяина и раздобыть ключ.
— Что ты вечером делаешь? — спросил я Карлуша.
— Я пригласил Оливию в кино.
— На что?
— На «Город ангелов».
—
— Ей нравится. — Он пожал плечами.
— По-моему, это всего лишь романтическая дребедень.
— Ее привлекает не романтика, — возразил он. — Ей нравится подтекст. Будто за всем, что происходит на экране, стоит нечто, оказывающее на нас влияние, и каким оно будет, предсказать невозможно. Но Оливия говорит, что, зная это, тем не менее чувствуешь себя защищенной.
— Наверно, в это верят только юные.
— Вчера был плохой день, правда?
— А сейчас меня одолевает предчувствие, что нечто спрятано за этой дверью.
— Почему вам так кажется?
— Лоуренсу Гонсалвеш… это имя преследовало меня, буквально не давало покоя, но я не понимал почему. И вот теперь оно кем-то удалено из компьютера.
Владелец помещения открыл дверь и впустил нас. Жожо сел в кресло своего отсутствующего приятеля. Мебели в офисе было немного — стол, еще одно кресло и шкаф для документов. В шкафу находились четыре папки и три пустых ящика. Папки были старыми, с делами еще прошлого года. Карлуш изучал содержимое стола. Жожо с места не сдвинулся.
— Когда вы видели его в последний раз, у него была работа? — спросил я.
— Он говорил, что работа у него всегда имеется, — сказал Жожо. — Жаловался он лишь на то, что ему за нее не платят.
— Но здесь только старые дела.
— И стол совершенно пуст, — сказал Карлуш.
Я отодвинул шкаф от стены. За шкафом ничего не было. Я осмотрел заднюю стенку шкафа. Карлуш подошел к двери.
— Там за дверью что-то есть, — сказал он.
На двери, прикрывая почти всю ее, висела большая киноафиша — схватка человека с огромным медведем.
— Он был без ума от этого фильма, — сказал Жожо, — и все твердил фразу из него.
— Какую же? — поинтересовался Карлуш.
— «Этого медведя я одолею».
Мы засмеялись.
— Шутник он, Лоуренсу, — сказал Жожо.
— Простучи-ка в эту дверь, Карлуш, — сказал я.
По краям двери была пустота, но в середине она казалась плотной.
— Сними афишу!
За афишей обнаружилась панель. Карлуш снял ее. В дверь был вделан ящик.
— Похоже на потайной, — сказал Жожо.
— Вам лучше выйти, — сказал я ему. Выйти он не захотел. — Для вашей же безопасности, — добавил я.
— Если это и есть тот медведь, — сказал он, направляясь к двери, — то попробуйте вы его
