— В таком случае весьма вероятно, что вы не получили, чего хотели.
— А чего я хотел?
— Вы хотели… — Фельзен сделал паузу. — Трахать ее хотели, мистер Бертон, разве не так?
— Лору? — переспросил англичанин.
— А-а, — произнес Фельзен. — Случай недопонимания…
— Я что-то не улавливаю.
— Расчета Лоры. Вы не поняли ее расчета? Вы добываете визу… Нет, не так. Судя по всему, ты способен добыть визу… значит, можешь и трахать меня. От самого слова «виза» глаза ее автоматически зажигались любовью. Каждый мог это наблюдать, мистер Бертон! Я был не первым, мистер Бертон, смею вас уверить, и уламывать ее тоже долго не пришлось.
Фельзен повертел фотографию в руках.
— «С любовью Эдварду», — прочел он, и почему-то слова эти вызвали у него новую вспышку злобы. — Знаете, Эдвард, не морочьте мне голову. Наверно, она вытворяла такое, на что и распоследнюю шлюху с Фридрихштрассе не уговоришь.
Бертон вскочил и, кинувшись на Фельзена, обхватил своей тощей рукой бычью шею германца. Детский кулачок ткнул Фельзена, угодив по почкам. Мощный локоть Фельзена ударил его в ответ, как поршень паровика. Англичанин упал. Абрантеш дул на угли.
Фельзен привязал Бертона к стулу и сделал еще глоток багасо. Голова у него теперь прояснилась, боль была не такой острой. Он потряс контрактом перед лицом англичанина:
— Ты влез на мою территорию, Эдвард. Ты крадешь мой вольфрам. Кого еще ты облапошил?
Бертон отключился. Он не слышал немца. Не чувствовал ни едкого дыма, поднимающегося от древесных углей, ни пыхтения Абрантеша, раздувавшего их. Не видел, как загораются странным красным светом облака на небе.
В багажнике Фельзен отыскал проволоку. Абрантеш начал жарить шурисо, вращая их над углями необычными для него деликатными движениями рук. Фельзен засыпал уполномоченного все новыми и новыми вопросами. Язык уже плохо слушался его — сказывалась выпивка. Алкоголь возвращал к мыслям о Лоре, украденных запонках, Эве, Лереру, той шлюхе из Гуарды, с которой он спал накануне. Бертон молчал, раздражая этим Фельзена.
— Та жирная румынская свинья из отдела виз говорила, что полиция Салазара прошла выучку в гестапо, — сказал Фельзен. — Мои коллеги называли Крамера. Крамер теперь в концлагере комендантом. Там в концлагере свое дело знают. Мы все слышали об этом, Эдвард, и знаем, что там делается, но одно дело просто знать и совсем другое — узнать на личном опыте. Сам я в концлагере не был и знаю все только из вторых рук, так что не удивляйся, если работа моя покажется тебе несколько грубоватой, что ли…
Фельзен сунул проволоку в раскаленные угли. Потом снял с англичанина ремень и, воспользовавшись ножом Абрантеша, разрезал на нем брюки и трусы. Нашел кожаную рукавицу, сунул в нее руку и вытащил проволоку из огня. Помедлил, почувствовав за спиной дуновение ветра, поглядел вверх на полыхавшее ярким заревом небо, а потом шагнул к англичанину.
Крестьяне, зарывшие в сосновом бору тело шофера, вернулись в Амендуа уже после пяти. Жарко было не на шутку. Глаза щипало, рты невольно наполнялись густой и горькой слюной. Пройдя к роднику, они долго пили и, намочив в воде платки, обтирали ими шею и лицо. Прекратили это, лишь заслышав крик какого-то животного. Крик был странный, такого они еще не слышали, и кричало животное, видимо, от дикой боли.
Они подошли уже к самой деревне, когда крик повторился. Шел он из ямы в горах, и внезапно они все поняли. Нахлобучив шляпы, подобрались и поспешили в прохладу своих домов, где улеглись на деревянные топчаны, заткнув руками уши.
Зной вылился в грозу. Тяжелая пьяная дремота Фельзена была прервана раскатами грома. Очнувшись, он не сразу понял, где находится. Голова раскалывалась. Он стал припоминать, не падал ли. Во рту был вкус прогорклого сыра. Повернувшись, он увидел тело англичанина, повисшее на стуле, и вид его поразил Фельзена. Он поднялся было, чтобы проверить, что с ним, но заметил окровавленную грудь и валяющийся рядом на земле пистолет. Как это могло произойти?
Дождь лил стеной. Фельзен, пошатываясь, вылез из ямы и подставил руки под дождь. Отпрянул назад, споткнувшись о распростертое тело спящего Абрантеша. У того руки и рубашка были испачканы красным, красные пятна были и на плечах. Дождь тоже был кроваво-красным. Фельзен стал расшвыривать камни, чтобы убраться подальше от входа в штольню. От его крика Абрантеш проснулся и тоже высунул руку под дождь.
— Такое и раньше бывало, — сказал он и вытер руку о штаны. — Мне отец рассказывал. Это пыль из пустыни. Ничего страшного.
Тело англичанина они запихнули в багажник и отправились домой к Абрантешу. Выгрузили тело во дворе. Фельзен отогнал машину назад в старый рудник, как можно глубже. Из-за грозы стемнело рано. Когда он выключил фары, вокруг стало черным-черно. Сжав руль, он прислонился к нему лбом. Ему припомнился звон разбитого стекла, когда бутылку багасо грохнули об стену штольни. Горлышко бутылки стало примитивным оружием. Как такое могло произойти?
Абрантеш стоял по пояс в яме во дворе. Девушка следила за ним. Она была грузной, беременной, видимо на середине срока. Налив Фельзену стакан прохладного белого вина, она удалилась в дом.
— Мои поздравления, — сказал Фельзен, возвращаясь к обычной жизни.
Абрантеш не понял, о чем это он. Фельзен кивком указал на дом.
— Хорошо бы это был мальчик, — сказал Абрантеш.
— А не слишком она молода, чтобы рожать?
— Тем вернее, что будет мальчик.
— Не знал такого.
— Так сеньора Сантуш говорит. Наша местная гадалка.
Абрантеш копал, не вынимая изо рта папиросы.
— А сколько ей?
— Да не знаю.
Девушка опять вышла во двор, на этот раз с маслинами, сыром и мясом. Все это она поставила на стол рядом с вином.
— Тебе сколько лет? — спросил ее Абрантеш.
— Не знаю.
Закопав труп, они пошли спать. Фельзена мучили сновидения. Проснулся он от рези в мочевом пузыре. На неверных ногах проковылял по дому во двор, чтобы облегчиться, по пути слыша хрюканье и сопение Абрантеша и тихое постанывание девушки. Фельзен вышел во двор, а оттуда — на улицу, где воздух был свеж, земля густо пахла после дождя. Он пустил длинную струю, и ему стало так больно, что слезы покатились по лицу. Все эта проклятая шлюха в Гуарде. Это из-за нее такое мучение.
12
— Итак, — сказал группенфюрер Лерер, суммируя итоги вольфрамовой кампании в присутствии бригаденфюреров Ханке, Фишера и Вольфа, — мы имеем двести двадцать тонн здесь, в Германии, триста тонн — в пути, еще сто семьдесят пять тонн — в акциях в Португалии. По моим подсчетам, это составляет две тысячи шестьсот семьдесят пять тонн, что на триста двадцать пять тонн меньше запланированных трех тысяч тонн в год.
Четверо других мужчин хранили молчание. Фельзен курил в кресле, на три метра отставленном от стола Лерера.
— Наша разведка в Лиссабоне сообщает, что англичане экспортировали три тысячи восемьсот пятьдесят тонн.
