какие-то пять лет после открытия гробницы.
По словам немецкого мага Штейнаха, некоторые люди в древности владели силой пробуждать Великих Старых, спавших до этого семь миллионов лет. У Великих Старых нет тела, в качестве слуг они с радостью используют людей, предлагая кое-что взамен. Они, например, способны обращать человека в волка или змею. Великие Старые владеют и силой налагать заклятие на материальные предметы, так что те заражаются своего рода психическим ядом, уничтожающим любого, кто такой предмет потревожит. Это, по мнению Штейнаха, объясняет природу «проклятия фараона».
«Великие Старые» Генона безусловно сочетались с нашей собственной теорией о чинящих препятствие «силах». Поэтому, что, если он прав насчет «проклятия»? Может, эти силы уже и не живы, но просто прикрыли свои следы «психическим ядом»?
Признаюсь, никто из нас Генону особо не доверял. Даже в процитированном мной отрывке видна его тенденция к non sequitus («Непоследовательность») С другой стороны, он, очевидно, прочел чуть ли не о каждой когда-либо опубликованной книге по магии и оккультизму, так что был ценным путеводителем.
Генон умер в 1941-м в оккупированном немцами Париже. В последней его книге «Тайны Атлантиды», опубликованной посмертно, много места уделено Лавкрафту, американскому автору страшных рассказов, умершему четырьмя годами раньше. По Лавкрафту, Великие Старые явились со звезд и когда-то господствовали на Земле, строя циклопические города из огромных каменных глыб. Они уничтожили себя тем, что практиковали черную магию, и теперь «спали» под землей. Лавкрафт, в свою очередь, похоже, заимствовал некоторые из своих идей у уэлльсского писателя Артура Майена[183], у кого также есть рассказы о странном народе, обитающем под землей; у него это остатки «старшей расы», способной превращаться в ящеров и посылающей неодушевленные предметы в полет. Генон не объясняет, как Великие Старые уничтожили себя через черную магию, если, «магия» — лишь очередное название тому, что происходит, когда люди будят эти силы.
Было вполне ясно, что от Генона особо глубоких откровений ждать не приходится. С другой стороны, он, похоже, имел доступ ко всевозможным идеям, показавшимся мне неожиданно важными. Так, я особо заинтриговался его настойчивым утверждением о том, что «Некрономикон», придуманный Лавкрафтом вымышленный труд по магии, существует на самом деле и что он сам видел его копию. Генон явно был безнадежным фанатиком, но у меня не сложилось впечатления, что он был лжецом. Если он утверждает, что видел копию, то, безусловно, считает, что так оно и было.
Еще один заинтриговавший отрывок из Генона:
«Биологи и антропологи придерживаются мнения, что цивилизованный человек медленно развивался от своих первобытных предков... Между тем оккультные традиции в один голос твердят, что первые люди достигли замечательной степени цивилизованности за сравнительно короткий период и что вслед за этим произошел ряд катаклизмов, вызвавших регрессию к более ранним стадиям. Землетрясения, потопы, полное разрушение целых континентов». Он продолжает объяснением своего взгляда на «лунные катаклизмы», из которых каждый вызвал откат к более примитивной стадии. Надо согласиться, что у Генона был определенный гений подбирать и подгонять в поддержку своей теории всякого рода странные факты о первобытных племенах. Например, он говорит о вымирающем племени уру [184] на берегах озера Титикака[185] и реки Десагуадеро[186] в Перу: «Уру и аймара[187] (соседнее племя) единодушно утверждают, что племя уру неземного происхождения. Они — постоянно угасающий род потомков богов, некогда правивших на берегах великого озера». Уру в свое время интересовали Лайелла; мы с ним однажды посетили их резервацию на берегу озера Титикака, безусловно, самого высокого пресноводного озера в мире и крупнейшего в Южной Америке. А в .Сально мы останавливались в доме перуанского археолога Херандо Капака, рассказавшего о странной линии морских отложений, тянущейся без малого на четыреста миль
Пока я это читал, меня не отпускала интуитивная уверенность, что во всем этом много правды. Хотя доподлинно ясно было, что придется приступить к тщательному и систематическому изучению всех свидетельств, касающихся отдаленного прошлого — биологических, геологических, археологических — и пытаться достичь всеобъемлющей картины. «Прямой» метод здесь явно не годился.
Ответ лежал где-то в ранней истории существа под названием «человек»; это было достаточно ясно. Но поскольку история охватывает миллионы лет, поиск предстоял явно длительный. Тем не менее, мысль о нем наполняла нас обоих безотчетным восторгом. Казалось бы, странно, имея в виду предмет нашего поиска: невидимые и, очевидно, недобрые силы, которые все еще могут быть активны. Но следует помнить, что наши умы живо откликались на всякий вызов и черпали в этом силу. Все прошлое рода человеческого казалось чарующей и непередаваемо красивой картиной, все равно что ночное небо в тропиках. То, что оно содержит определенную темень, нас не беспокоило. Зло — форма тупости, а наука — враг тупости. Мы были уверены в своей силе.
Похоже, и у меня, и у Литтлуэя имелось неплохое — на любительском уровне — знание первобытного человека и развития цивилизации. Лишь начав систематичный поиск создателя базальтовых статуэток, мы убедились, насколько наши знания фрагментарны и непоследовательны.
Первой мыслью было изучить как можно больше останков первобытного человека. Логичнее всего представлялось начать с Британского музея. Но это зависело от того, как к нам расположен Джекли. А наутро телефонный звонок в музей показал, что он по-прежнему сердит: он отказался разговаривать с Литтлуэем. Нас это не особенно обеспокоило; Литтлуэй отправил письмо Альбрехту Кирхнеру, директору Берлинского этнологического музея, с кем был знаком еще по МТИ[189], написав, что мы бы хотели приехать на несколько недель в Берлин поизучать останки первобытного человека, особенно неандертальские и ориньякские находки Отто Хаузера в пещерах Ле-Мустье и Ле- Шапель[190]. Берлинская коллекция во многом превосходит британскую, к тому же в ней представлены более древние образцы. Ожидая ответа, мы приступили к штудиям на дому. Литтлуэй сосредоточился на развитии древнего человека, я решил взяться за мифологию и легенды. Мифы, приведенные Геноном, необычайно возбудили мое любопытство.
Через неделю пришел ответ от Альбрехта Кирхнера. Это было странное, бессвязное письмо, обвинявшее нас во всех подряд происках и кознях, хотя каких именно, не говорилось ни слова. С Кирхнером успел связаться Джекли; то на то и выходило. Было ясно и то, что Кирхнера в обычном смысле нельзя считать нормальным. Он почему-то считал, что Литтлуэй вынашивает какой-то план уничтожения всех останков первобытного человека в Берлинском этнологическом музее, и что за этим стоят британское и американское правительства. Кирхнер был когда-то убежденным нацистом, хотя сам после войны это отрицал. Очевидно, вырвался наружу какой-то закоренелый невроз.
Мы понимали, что это не просто совпадение. Какая-то сила намеренно выверяла наши шаги, и мы знали, как она действует. Она не пыталась нападать в открытую (кроме случая с машиной на автостраде), и это был хороший знак. Контроль над рассудком давал понять, что нас не свести с ума ментальными блокадами. Беспокойство вызывало то, что ее атакам поддаются такие приличные, с чистым рассудком ученые, как Джекли и Кирхнер. А это, безусловно, означало, что другие будут податливы тем более. Любой человек с мало-мальским поводом к раздражению может впасть в необузданную ярость.
Сознаюсь, первая моя мысль была о Роджере Литтлуэе. Он постоянно недолюбливал меня и с негодованием относился к успехам брата. Последние дни он держался заметно угрюмо и дерзко. Самому Литтлуэю я ничего не говорил, но, похоже, он разделял мои мысли. Я заметил, что он стал запирать двери, разделяющие половины дома.
К тому времени, как пришло письмо от Кирхнера, мы оба были поглощены изучением, поэтому письму особого значения не придали. На следы мифа об исполинах я выходил в самых неожиданных местах. Что
