Бездна

– Правда? – Он сдержал улыбку. При всей любви к Маврицио хочется, чтобы он обладал чувством юмора. – Очень удачно это скрываешь.

– Буду весьма признателен, если ты бросишь насмешки. Не следовало допускать незнакомца. С первого взгляда понятно, что он помешает.

– Скажи, пожалуйста, откуда ты знаешь?

– Чувствую. Темная карта, незваный, никому не ведомый, не сказавший ни одного слова правды. Надо было его выгнать, на порог не пускать до конца выходных.

– Я и хотел это сделать по первому побуждению, потом передумал.

– В отеле должны жить экстрасенсы, хотя бы по одному в каждом номере. А в одном из них он поселился.

– Правда, хотя он, по-моему, тоже может оказаться экстрасенсом.

Маврицио уже начисто сгрыз фалангу, раскусил кость пополам, стал высасывать мозг.

– Да? И на чем же основано твое мнение?

– На том, что он помечен. Полагаю, ты тоже заметил.

– Разумеется. С первого взгляда. Однако он не просто помечен, а ранен, значит, сталкивался с тварями Иного – выдержал и остался в живых.

– 'Сталкивался' – неоднозначное слово, Маврицио. Скорей всего, просто случайный невинный прохожий, нечаянно получивший ранение.

– Возможно, но сам факт, что он выжил, меня беспокоит – сильно беспокоит. Вдруг работает на врага?

– Не будь старой грымзой, Маврицио, – рассмеялся Рома. – Нам вражеские агенты известны, он не из их числа.

– Нам известны одни Близнецы. Может, еще кто-то есть? По-моему, надо подумать.

Приятное настроение сменилось раздражением.

– Не хочу ничего больше слышать. Ты с самого начала возражал против плана, ищешь любой предлог, чтоб его отменить.

Маврицио, покончив с первой фалангой, сплюнул остатки кости в пакет и занялся огрызком.

– Я не напрасно стараюсь отговорить тебя. Не забудь, я к тебе прислан советником.

– Помощником, Маврицио.

Капуцин сверкнул на него глазами:

– Мы с тобой оба служим Иному.

– Но я главный. Принимаю решения, ты помогаешь. Запомни.

Это уже не раз обсуждалось. Маврицио прислали на помощь, однако он со временем взял на себя роль наставника. Роме это не понравилось. Никто дольше и усердней его не трудился над планом на службе Иному. Он прошел тяжелый путь страданий, тюрем, даже смерти, поэтому ему не требуются непродуманные советы, особенно в последнюю минуту.

– Почему ты не слушаешь, – продолжал Маврицио, – когда я говорю, что план вообще преждевременный? Ты слишком нетерпеливый.

– Нетерпеливый? Я жду века – буквально! Не смей называть меня нетерпеливым!

– Ну, очень хорошо, терпеливый. Но еще не сговорился с Женщиной, не получил верных знаков.

Получил, ибо сам объявляю их верными.

– Женщина не имеет значения.

– Потом, почему именно здесь? – не отставал Маврицио. – В Нью-Йорке слишком многолюдно. Слишком много случайностей, слишком много возможностей потерпеть неудачу. Почему не где-нибудь в пустыне? Скажем, в каком-нибудь отеле в Неваде, в Нью-Мексико?

– Нет. Я хочу здесь.

– Почему?

– У меня свои соображения.

Маврицио швырнул почти доеденный палец в другой конец помещения, спрыгнул на пол, встал на ноги. Всегда писклявый голосок понизился на две октавы, он сбросил обезьянью маску капуцина и предстал в настоящем обличье могучего, широкоплечего черного мохнатого существа с налитыми кровью глазами, четырех футов ростом.

– Тебе не позволено иметь свои соображения! Ты – Тот Самый. Ты здесь для того, чтобы открыть врата. Вот твой долг и предназначение. Личной мести не должно быть в твоей жизни!

– Тогда выбрали бы другого, – с холодным спокойствием сказал Рома. – У кого нет прошлого – долгого прошлого. У кого нет личных счетов. Но никто больше не наделен правом выбора, когда речь идет о плане. Поэтому, если я говорю – здесь, значит, здесь и начнется.

– Вижу, мое слово значения не имеет, – обиделся Маврицио, вновь преображаясь в капуцина. – Только хорошенько запомни: я считаю, что действовать преждевременно, время и место неправильно выбраны, поэтому дело кончится плохо. Кроме того, я считаю, что чужой допущен напрасно. Он враг. Вспомни, что на