— О Боже!
Это был голос Кэрол. Джим бросился в нижнюю библиотеку.
— Что случилось?
Она сидела в большом темно-зеленом кресле с широкими, как столики, подлокотниками, в котором казалась очень маленькой. Но в нижней библиотеке Хэнли, с ее высоким потолком и бесконечными рядами книг, все казались меньше ростом.
— Только посмотри! — показала она на страницу в книге у себя на коленях.
Джим опустился на колени рядом с ней. Книга, по-видимому, представляла собой университетский ежегодник. Джим посмотрел на черно-белую фотографию, на которую указывала Кэрол. Это была фотография черноволосого юноши со старомодной прической и пробором посредине головы, с внимательными глазами, квадратной челюстью и немного торчащими ушами. Под снимком стояла подпись:
Джим впервые видел фотографию Хэнли в молодом возрасте, да и вообще он до сих пор не видел ни одного его фотоснимка.
— И что?
— Ты разве не видишь?
— Не вижу чего?
— Коротко подстриги себе волосы и бакенбарды, и на этом фото — ты!
— Брось!
Кэрол вынула свой бумажник и вытащила из него снимок. Он был цветной — маленький отпечаток их свадебного фото, того, что висело у них в спальне. Она положила его рядом со старой фотографией Хэнли.
Джим ахнул. Сходство оказалось поразительным.
— Мы как будто близнецы! Интересно, он играл в футбол? —
— Здесь об этом не говорится.
— Значит, вероятно, не играл.
— Так, — сказала Кэрол, — мы пока не знаем, кто была твоя мать, но, судя по этому снимку, ты вылитый Хэнли. Если прежде были какие-то сомнения, он ли породил тебя, теперь о них можно навсегда забыть.
— Вот это да! — раздался чей-то возглас.
Джим поднял глаза и увидел Джерри Беккера, наклонившегося через подлокотник с другой стороны кресла. Джим прикусил язык. Беккер слонялся по дому весь предшествующий день и появился здесь утром, вскоре после того, как они с Кэрол сюда приехали. Джим собирался выпроводить его, но Джерри заявил, что готовит «очерк» о Джиме для «Экспресс» и что ему нужно побольше биографического материала. Мысль о таком очерке понравилась Джиму. Возможно, его распространят телеграфные агентства. Может быть, очерк увидит его мать и свяжется с ним. И еще это может сделать ему рекламу, и какой-нибудь издатель, глядишь, решится взять его новый роман.
Кто знает? Возможно, так и получится. Но если для этого требуется каждый день общаться с Беккером, стоит ли игра свеч? Беккер и так днюет и ночует у них.
— Точно две горошины в одном стручке, — сказал Беккер. — Когда я работал в «Триб…»
— Ты, по-моему, был наверху, — перебил его Джим, стараясь скрыть раздражение.
— Верно. Но я спустился, чтобы узнать, чем вы так взволнованы. — Он показал на фото в ежегоднике. — Вот что, если вы найдете экземпляр твоего ежегодника… какого это колледжа?
— Стоуни-Брук, выпуск шестьдесят четвертого.
— Да, Стоуни-Брук. Мы сможем поместить эти фото рядом в газете. Получится здорово. Как вы думаете, вам удастся найти ежегодник Стоуни-Брука, где есть фото Джима, Кэрол?
— Поищу, когда приду домой, — ответила Кэрол.
— Обязательно найдите, ладно? Я задумал грандиозный очерк, по-настоящему грандиозный!
Джим перехватил взгляд Кэрол, молившей спасти ее от этого назойливого типа. Он знал, как ей противен Беккер.
— Пошли, Джерри, вернемся в верхнюю библиотеку.
— Идем. Не забудьте, Кэрол. Я завтра вам напомню, ладно? Или сегодня попозже, когда вы оба вернетесь домой?
— Я сама скажу вам, Джерри, когда найду фото, — проговорила она с такой вымученной улыбкой, что лучше бы она вовсе не улыбалась.
3
Джерри держал все это в себе. Он должен был сохранять добрые отношения с Джимом, пока не получит все, что ему нужно для его очерка. Да, очерк о Джеймсе Стивенсе, неожиданном наследнике состояния доктора Родерика Хэнли, с эксклюзивным интервью непризнанного сына знаменитого ученого — одного этого достаточно для сенсации.
Но Джерри чуял: здесь кроется нечто большее, чем еще одна история типа «из грязи в князи».
— Ладно, — сказал Стивенс, когда они вернулись в верхнюю библиотеку. — Продолжим оттуда, на чем остановились.
— Конечно, — отозвался Джерри. — Давай.
Остановились они ни на чем. Стивенс искал мамочку, а Джерри помогал ему. Отнюдь не из глубокой симпатии к Стивенсу, а потому, что это очень много прибавило бы к портрету его героя и здорово оживило бы очерк.
Но на самом деле Джерри искал чего-нибудь «жареного». Хэнли, известный в научных кругах как новатор, чьи изобретения имели коммерческий интерес, оставался в большой мере загадкой и всегда избегал интервью. Поскольку Хэнли прожил жизнь холостяком и все время проводил в обществе доктора Эдварда Дерра, Джерри заподозрил в нем гомосексуалиста. Конечно, он был отцом Стивенса — два фото, которые он только что видел, не оставляли в этом сомнений, — но, возможно, Хэнли лишь на короткое время изменил свою сексуальную ориентацию. Или, может быть, он был двустволкой? Нюх Джерри подсказывал ему, что в частной жизни Родерика Хэнли скрывалось что-то необычное и скандальное. Ему надо было только найти парочку «жареных» фактов, и его очерк станет по-настоящему сенсацией.
Такой очерк, попав в сообщения агентств, вызволит его из провинциальной ямы вроде «Монро экспресс» и вернет обратно в главное русло журналистики. Может быть, в «Дейли ньюс» или даже в «Таймс».
Джерри уже бывал в главном русле. Более молодые ребята, такие как Стивенс, моложе его всего на несколько лет (но сейчас это равнялось поколению), довольствовались онанизмом вроде сотрудничества в местном листке и сочинением романов в свободное время, внося свою лепту в «великую американскую литературу». Но это было не для Джерри. Единственное, чем стоит заниматься, считал он, это репортаж. Джерри уже был на пути к успеху в «Трибьюн» и, хотя жил на четвертом этаже без лифта, медленно продвигался по службе, занимаясь тем, чем хотел. Затем «Трибьюн» закрылась, так же как «Уорлд телеграф энд сан». Наступили черные дни. Остались только «Ньюс», «Пост» и «Таймс», а вокруг них толпились в изобилии журналисты, более опытные, чем Джерри. Некоторое время он пытался работать в «Лайт», надеясь на высокий пост после таинственного исчезновения редактора. Но назначили кого-то другого. Еженедельник не соответствовал стилю его писаний, поэтому он связался с ежедневной газетой и стал ждать своего часа.
Этот час настал.
