— Я хочу, чтобы вы их заполучили. Просто заполучили.
— Да, но поскольку добровольно она с ними не расстанется, мне придется их украсть. А я не вор, мистер Вейер.
— Но отнимаете же вы награбленные вещи, чтобы вернуть их законному владельцу, не так ли?
Джек откинулся в кресле и сжал рукой запястье.
— Иногда случается.
— Отлично. А эти ожерелья, точнее, металл, из которого они сделаны, вначале принадлежали мне.
Джек медленно покачал головой:
— Нет. Так не пойдет. Я доподлинно знаю, что эти ожерелья появились еще в ведические времена и передавались в ее семье из поколения в поколение. А ее семья, поверьте, имеет длинную родословную.
— Это верно. Но материал был похищен у меня в незапамятные времена.
Джек прищурился:
— Хотите сказать, что вам две тысячи лет?
Глэкен понял, что исчерпал лимит доверия Джека. Услышав всю правду, он опять уйдет, как сделал это в таверне вчера вечером. Пожалуй, разумнее пока отступить.
— Давайте скажем так: когда-то, в полузабытом прошлом, кто-то из ее семьи похитил их у одного из членов моей семьи. Так вас устроит?
Джек потер глаза и тряхнул головой:
— А почему я должен вам верить?
— Потому что я говорю правду.
— Хорошо, — сказал Джек после долгой паузы, — я подумаю. Пока не решил. Но мне нужны подробные рисунки ожерелий. У вас они есть?
— Завтра принесу. А зачем они вам?
— Это мое дело. — Он встал. — Вы знаете мою цену, и вряд ли она вызовет у вас затруднения.
— Цену? А я-то думал, вы просто так хотите это сделать.
— Почему вы так думали?
— Это не только в моих, но и в ваших собственных интересах. Трещина — только начало. Потом их будет много — бесчисленное множество. Ожерелья должны проделать долгий путь, чтобы остановить этот процесс.
Джек улыбнулся:
— Конечно. Но знаете, мистер Вейер, я участвую в деле, но только не в деле спасения мира. Завтра зайду за рисунками. И за задатком. Всего хорошего.
— Солнце почти зашло, — сказал Глэкен Джеку, направлявшемуся к двери. — Возвращайтесь сразу домой.
Джек засмеялся:
— Почему? Что, вампиры нынче распоясались?
— Нет, — ответил Глэкен, — хуже. Не выходите на улицу после наступления темноты, а главное, не приближайтесь к трещине.
Джек только хмыкнул.
Глэкену очень хотелось быть чем-нибудь полезным Джеку. Ему нравился этот парень, и он нуждался в нем. Жаль будет, если Джека убьют.
2. БЕЗДНА
—Результаты физических анализов у него нормальные, — сказал ординатор-невролог. — Если бы не избыточный вес, повышенное содержание триглицерина и холестерина, его цифровые, графические и рефлекторные показатели были бы абсолютно нормальными.
Билл сглотнул слюну и задал вопрос, не дававший ему покоя с тех пор, как он впервые увидел у Ника отсутствующее выражение лица и пустые глаза:
— Он… не пустой внутри?
Ординатор насмешливо взглянул на него:
— Пустой внутри? Нет, не пустой. А как вам пришло такое в голову?
— Да это я так. Просто навязчивый кошмар. Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот. Как я уже говорил, анализы его физического состояния соответствуют норме, но… — тут он провел рукой перед безучастным лицом Ника, — духовные силы, несомненно, его покинули.
На нагрудной табличке у ординатора значилось: «Р. О'Нейл, здравоохранение». В ухо была вдета серьга, волосы зачесаны назад.
Не Маркус Велби, конечно, но дело свое знает туго.
— Он в состоянии шока, — сказал Билл.
— Ну, мы с вами по-разному понимаем шок. Для меня шок означает состояние полной прострации в сочетании с очень низким кровяным давлением и почечной непроходимостью. Ничего подобного у вашего друга не наблюдается.
Билл перевел взгляд на Ника, сидевшего на краю кровати. Он приехал вслед за машиной «Скорой помощи» сюда, в Колумбийский пресвитерианский медицинский центр. Врачи и консультанты, собравшиеся в реанимационной, в один голос твердили, что больного необходимо оставить здесь хотя бы на одну ночь для наблюдения. Университет устроил его в отдельной палате, больше похожей на комнату отдыха с маленьким окошком, диваном, парой стульев и, конечно, больничной койкой. Ник уже выглядел намного лучше. Нижняя губа больше не кровоточила. Его помыли, одели в больничную пижаму. Но глаза его были пусты, как открытый кинотеатр в жаркий полдень.
— Тогда что же с ним?
— Истерия. Полное отключение сознания. Этим займутся психиатры. Но я считаю, что проблема эта не медицинского, а невралгического свойства. У него в голове просто жернова перестали крутиться.
— Благодарю за точные наблюдения, — сказал Билл. — А что с тем, кто вместе с ним спускался в капсуле?
Доктор О'Нейл пожал плечами:
— Ничего о нем не слышал.
— Знаете, он умер.
Билл оглянулся на голос. Это говорил Ник. Взгляд его еще не стал полностью осмысленным, но глаза уже не были абсолютно пустыми. С лица исчезла странная усмешка, которую заметил Билл, когда Ника вели к машине «Скорой помощи». Выражение лица стало нейтральным. Но от его голоса, совершенно бесстрастного, у Билла по телу побежали мурашки. Тем более что Нику неоткуда было узнать о докторе Бакли.
— Потрясающе! — воскликнул О'Нейл. — Он уже приходит в себя! — И, схватив медицинскую карту Ника, доктор бросился к двери. — Я сделаю несколько пометок и дам знать психиатрам.
Билл хотел остановить его, но не знал, как это сделать. Его не радовала перспектива остаться с Ником наедине. Впрочем, жалеть ему об этом не пришлось.
