Ночной мир

Калабати молча покачала головой. У нее появилось непреодолимое ощущение, что это начало конца.

— Сейчас объясню. Великий Мауи возродится. — Он подошел к двери и показал рукой куда-то в темноту. — Молокаи, Ланаи, Кахулава, даже маленький Молокини — все это были составные части Мауи, в доледниковый период связанные с нашим островом сушей и не разъединенные, как ныне, морскими протоками. Я предвижу, что сейчас все идет к тому же самому, Бати. Они воссоединятся, вновь станут одним целым после столетий раздельного существования. Единый кусок суши размером с Большой остров. А может быть, еще крупнее. И я сыграю свою роль в будущем, которое ждет Великий Мауи.

— Какое будущее? — переспросила Калабати, подойдя к нему. — Если уровень воды в Тихом океане так сильно упадет, это будет всеобщим концом!

— Нет, Бати. Не концом. Началом. Началом нового мира.

В этот момент небо озарилось огнем, как будто зажегся факел. На противоположной стороне острова Калабати ясно, как днем, разглядела побережье Лахаина, долину Иао на западе Мауи и остров Ланаи, отделенный протоком. Потом ревущий поток раскаленного воздуха с мелкими осколками промчался, как смерч, у них над головами, дуя в разные стороны, в то время как они с Моки оставались в прохладной тени, защищенные огромным массивом Халеакалы.

— Шива, что же ты делаешь! — воскликнула она на бенгальском диалекте, на котором говорила в детстве.

Вдруг пол закачался и стал уходить у нее из-под ног, а ночная тишина взорвалась глухим ревом, который пронзил все ее тело до самых глубин естества.

Калабати упала и, распластавшись на полу, услышала еле слышный голос Моки:

— Землетрясение!

Он подполз к ней, накрыл своим телом, защитив от ломающихся полок, разбивающихся вдребезги лампочек и статуэток.

Казалось, прошла целая вечность. Калабати никак не могла понять, как до сих пор держатся подпорки, на которых установлен дом. В любой момент они могли рухнуть, и тогда дом покатился бы по склону. Единственный раз в своей жизни, когда Джек одолжил у нее на несколько часов ожерелья и прожитые сто пятьдесят лет разом опустились всей своей тяжестью ей на плечи, она так близко ощущала гибель.

Подземные толчки не прекращались, но стали слабее. Моки отпустил ее, и Калабати вскочила на ноги.

— Пехеа ое?

— Кажется, я в порядке, — ответила она, но не на гавайском.

Они ухватились друг за друга, словно матросы при качке на палубе. Калабати огляделась. Просторная комната была завалена обломками. Везде валялись разбитые скульптуры Моки и сломанные постаменты из лавы.

— О, Моки, твои работы!

— Скульптуры теперь никому не нужны, — сказал он, все крепче прижимая ее к себе. — Это все в прошлом. Я бы и сам их разбил. Разве ты не видишь, Бати? Это начало того нового, о котором я тебе говорил. Вот оно!

Он потащил ее на сотрясающуюся ланаи. Там они облокотились об ограду и стали всматриваться в темнеющую массу Халеакалы, туда, где виднелась его верхушка в ореоле огня.

— Смотри, Бати, — сказал он, указывая рукой в направлении склона. — Халеакала жив! После целых столетий он пробудился к жизни. Ради меня! Ради нас!

Калабати вырвалась из его объятий и метнулась в дом. Несколько раз щелкнула выключателем, но свет не зажегся. Она пробралась между обломками к телевизору, однако включить его так и не смогла. Электричества не было.

— Бати! — воскликнул Моки. — Хеле май. Полюбуйся вместе со мной на Халеакалу. Обитель солнца возродила его пламя! Она зовет нас домой!

Калабати стояла среди обломков, зная, что время, отпущенное ей на спокойную жизнь, подошло к концу, что теперь уже ничего не будет как прежде. Ей стало страшно.

— Это было не просто извержение Халеакалы, Моки, — сказала она, и голос ее задрожал, как пол под ногами. — Случилось что-то еще, более жестокое, чем возрождение к жизни старого вулкана. Настоящая катастрофа.

«Конец света», — подумала Калабати.

Охваченная этим предчувствием, она не могла унять дрожь, и древнее ожерелье покачивалось у нее на груди. Казалось, сам воздух зашелся в крике, обретя облегчение во внезапной насильственной смерти, покончившей с мучениями.

Халеакала проснулся, но что случилось еще? Что именно?

* * *

Боль схлынула. Только состояние экстаза не проходило. Ночные чудовища метались над ним в вышине. Своим пробуждением они вызывали в нем страх и тоску.

Потом он забился в конвульсиях в объятиях смерти и ужаса, когда возродились к жизни тихоокеанские вулканы. Напряжение стало почти невыносимым.

Поступательный ход перемен набирал скорость. Он стал таким огромным, что гранитное обиталище, едва вмещавшее его, стало расширяться, роняя обломки вниз, сквозь трещину, образовавшуюся на дне пещеры. Она тоже была бездонной, как и все стальные на земном шаре, только вела в другое место, туда, где полыхает ледяное пламя. Даже сейчас слабые отблески этого пламени были различимы в глубинах пещеры.

И началось перерождение… Его конечности стали толще и затвердели, как камень. Голова утонула в туловище, иее его естество вместилось в мягком, имеющем форму луковицы кусочке плоти, оказавшемся в центре колеса с четырьмя спицами.

Он распространял свои невидимые корни все дальше и дальше в поисках подпитывающих его соков. Он никогда не насытится до конца.

Воскресенье

1. ВОСКРЕСЕНЬЕ В НЬЮ-ЙОРКЕ

Из телепередачи:

«Доброе утро. Вы смотрите специальный выпуск передачи «Воскресное утро». Сегодня солнце взошло в 7.00, и мы увидели, что не только опустошенный Нью-Йорк, но и весь мир содрогнулся от событий прошлой ночи».

* * *

Манхэттен

Вот это ночь.

Джек стоял, позевывая, в предрассветной прохладе возле дома Джии. Он озяб и подтянул «молнию» на куртке повыше.

Уже июнь на дворе, подумал он. Неужели так и не потеплеет?

С того берега Ист-Ривер, над районом Куинс, быстро поднималось красное солнце. Казалось, можно проследить за его движением. Саттон-сквер никогда еще не выглядел так ужасно. В пятницу квартал городских домов уцелел, но в последнюю ночь ему здорово досталось. Стекла со стороны шоссе были разбиты, разодранные сетки свисали с окон.

Зубастые и шарообразные жуки улетели, но пришли более крупные твари. К счастью, деревянные