— Скажите Баррику… — пыталась выговорить Бриони. — Скажите Баррику…
Но усталость одержала верх, и девушка уснула.
11. Невеста бога
ЯГОДЫ
Белые, как кость, красные, как кровь,
Красные, как угольки, белые, как день.
Неужели среди них нет сладких?
Автарка окружали роскошь и великолепие, во много раз превосходящие все богатство каменного храма Улья. Отделанный черно-белой плиткой Тронный зал был до отказа заполнен людьми: воинами, купцами, вельможами и слугами Бесценного. С потолка смотрели изображения богов. Сам автарк восседал в центре на Соколином троне. Перья, выточенные из драгоценных топазов, покрывали огромную птичью голову над троном, а глаза птицы были сделаны из красной яшмы. Раскрытый позолоченный клюв гигантского сокола отбрасывал тень на Сулеписа Бишаха ам-Ксиса III. Автарка окружали «леопарды» — его гвардейцы, а тех, в свою очередь, обступили знаменитые перикалезские наемники — «белые гончие». Это было уже второе или третье поколение «белых гончих»: их предков взяли в плен в великом морском сражении воины дедушки нынешнего автарка. Мало кто из «гончих» знал язык Перикала, но белокожих женщин у повелителя огромного континента Ксанд было достаточно, а потому и кожа, и волосы воинов по-прежнему оставались светлыми, как у их предков. Впрочем, северяне в любом случае выглядели странно: даже испуганной и смущенной Киннитан они куда больше напомнили медведей, которых она видела на картинках, нежели гончих. У них у всех были очень широкие плечи, длинные волосы и бороды.
Киннитан заметила, как из-за спины перикалезца на нее смотрит один из «леопардов». Прикрепленный к шлему длинный черный хвост свидетельствовал о том, что это не простой воин. У «леопарда» был суровый взгляд, а искусно изготовленные доспехи подчеркивали ширину его плеч. Испугавшись, что совершила ошибку, Киннитан опустила глаза.
Когда она подняла взор, толпа придворных отходила от Соколиного трона. Они отступали назад, кланяясь и взмахивая руками, и Киннитан вновь увидела автарка. Молодой бог во плоти, откинувшись назад и глядя на распростертый над его головой клюв, почесывал нос, словно находился в зале один. На руках у него сверкали золотые напалечники — подобно крошечным стражникам, они защищали живого бога от всего, что его окружало. Таково правило — непреложное, как голубое небо: автарк не должен прикасаться ни к чему нечистому.
Мать Киннитан опять заплакала. Сама девушка хоть и была напугана, но поведения матери не понимала. Она толкнула ее локтем в бок, допустив немыслимую дерзость для дочери.
— Прекрати, — шепотом велела девушка, хотя это считалось невероятной грубостью.
— Мы так счастливы! — ответила мать, хлюпая носом. «Мы?»
Киннитан пребывала в ужасе и от того, что ее избрали, и от необычности происходящего. Несмотря на понятную гордость — ведь ей удалось привлечь внимание самого могущественного человека на земле! — девушка твердо знала: она не хочет выходить замуж за автарка. В нем было нечто пугающее. Киннитан не могла сказать, что именно, но дело не в его безграничной власти и не в странных жестоких причудах, о которых ей приходилось слышать. Она рассмотрела в его глазах то, чего не встречала раньше у людей. Такой взгляд она когда-то видела у лошади, сбросившей седока. Всадник запутался ногой в стремени, а лошадь тащила его по людной базарной площади, пока он не умер. Один из солдат навсегда успокоил ту лошадь стрелой, но голову упавшего человека уже размозжило о мостовую. Когда лошадь умирала с кровавой пеной на губах, Киннитан увидела ее глаз, вращавшийся в глазнице. Это был взгляд существа, больше не различающего реальности.
Именно такие глаза были у автарка, хотя выглядел он абсолютно спокойным и происходящее его явно развлекало. Киннитан совершенно не хотела принадлежать ему, ложиться с ним в постель, раздеваться для него, ощущать его прикосновения, пускать его в себя, пусть даже он и был воплощением бога на земле. От одной мысли обо всем этом девушку начинала бить дрожь.
Впрочем, у нее не оставалось выбора. Отказаться значит умереть. Но хуже всего то, что перед этим и отца, и мать, и сестер убьют у нее на глазах, и их смерть, как она подозревала, не будет быстрой.
— Где родители девушки-пчелы? — вдруг спросил автарк. При звуке его голоса все смолкли. Кто-то тихонько кашлянул от напряжения.
— Они пред тобой, Бесценный, — ответил пожилой мужчина в церемониальных одеждах из серебристой ткани.
Он указал туда, где отец и мать Киннитан распростерлись на каменном полу. Девушка вдруг осознала, что не приняла должной смиренной позы, и опустила голову. Она догадалась, что человек в серебристых одеждах — это Пиннимон Вэш, старший министр.
— Подведи их ко мне, — приказал автарк. Голос его был твердым и довольно высоким. Кто-то снова кашлянул. В абсолютной тишине, наступившей после последних слов живого бога, звук этот показался очень громким. Как хорошо, что родители Киннитан молчали.
— Согласны ли вы отдать вашу дочь в невесты богу? — спросил министр у отца и матери Киннитан.
Они сгорбились и не решались поднять глаза. Несмотря на собственные страдания, девушке стало стыдно за отца. Чешрет был священником и имел право стоять перед алтарем Нушаша — почему же он не в силах смотреть в глаза автарку?
— Согласны… мы согласны, — ответил отец. — Для нас это такая честь… что… мы…
— Да-да, конечно. — Золотым пальцем автарк постучал по деревянному сундучку. — Отдайте им деньги, Джеддин, и пошлите людей, чтобы помочь добраться до дома.
Один из «леопардов» — тот, что смотрел на нее недавно, — отдал команду, и двое воинов с мушкетами вышли вперед. Они подняли сундучок; видно было, что он очень тяжелый.
— Стоимость десяти лошадей в серебре, — объявил автарк. — Щедрая плата за честь ввести вашу дочь в мой дом. Вы согласны?
Солдаты с сундучком уже пошли к выходу. Родители Киннитан неуклюже последовали за ними, стараясь не упускать добычу из виду, но при этом не смея повернуться спиной к автарку.
— Вы так добры, повелитель Поднебесья, — ответил отец, не переставая кланяться. — Это слишком большая честь для нашего дома…
Мать Киннитан снова зарыдала. Наконец они покинули зал.
— Итак… — начал автарк. Кто-то снова кашлянул, и он поморщился: — Кто это? Подведите его ко мне.
Трое «леопардов» спустились с возвышения и пошли через зал, подняв начищенные мушкеты. Толпа расступалась перед ними. Потом они вернулись к автарку, таща за собой хрупкого молодого человека. Толпа отступила еще дальше, будто молодой человек страдал страшной
