— Таким образом вы спрашиваете меня, приняла ли я решение относительно дома? — Она убрала свою руку с его ноги и прижала ее к груди.
— Нет! — рявкнул он. — К черту дом! Это последнее, что сейчас у меня на уме.
Дестини посмотрела на него настороженно.
— А что же у вас на уме первое?
Он не ответил. Просто смотрел на нее до тех пор, пока она не почувствовала, как вся краска сбежала с ее лица, а затем прихлынула обратно.
— А вот что, — наконец пробормотал он. Положил ладонь на затылок Дестини и притянул к себе, а потом их губы встретились. Вернее, его рот набросился на ее. Рука притянула ее еще ближе, пальцы погрузились в густые волосы. Лишь короткое мгновение Дестини пыталась вырваться, а потом целиком отдалась во власть сильных, первобытных чувств, внезапно выплеснувшихся наружу.
В ее состоянии девственной невинности это пробуждение было подобно взрыву. Неужели она провела свою жизнь в полусне? — недоумевала Дестини. Она обхватила руками голову Кэллума, постанывая от удивления и удовольствия, когда его рот оставил ее губы, чтобы проложить влажную дорожку вдоль шеи.
Она знала все о птицах и пчелах. Когда мама была еще жива, она как-то усадила Дестини и рассказала ей. И, разумеется, Дестини изучила достаточно медицинских журналов и знала все об акте спаривания и воспроизведения. Но то, что она испытывала сейчас, не описывалось ни в каких научных журналах.
Дикое животное вселилось в нее. Она извивалась, и стонала, и желала. Они откинулись назад на диване, и она закрыла глаза, когда он задрал ее рубашку и стянул через голову, а она послушно подняла руки, помогая ему. Дестини не стеснялась своего тела, поэтому ощущение было приятным.
— Ты прекрасна, — прошептал Кэллум хрипло, а она приоткрыла глаза и улыбнулась.
— Не разговаривай, — попросила она тоже шепотом, и от этих двух слов волна сумасшедшего адреналина пронеслась по его телу, словно лихорадка. Он чувствовал, как Дестини тяжело дышит под ним. Еще никогда в жизни Кэллум не был так всецело охвачен вожделением. Весь его опыт с женщинами теперь казался чередой репетиций к этому большому, всепоглощающему событию.
Кэллум едва сдерживался, чтобы не сорвать с нее остатки одежды. Он целовал и покусывал пленительные полушария ее грудей, погружаясь языком в ложбинку и наслаждаясь ее распутным откликом на его ласки.
Любовь и вожделение — головокружительная смесь. Он ощущал ее отклик, отклик без стыдливости, которой страдают большинство женщин. Она хотела его и даже не попыталась притвориться. Он расстегнул застежку бюстгальтера и застонал от предвкушения удовольствия, которое получит, снимая его и освобождая ее большую грудь из заключения. Боже, он хочет действовать медленно… но не может.
Он только сейчас начал сознавать, как давно хочет эту женщину. Кажется, целую вечность.
Кэллум снял бюстгальтер, и дыхание его участилось, когда глазам предстало пьянящее зрелище: крепкие груди с большими, чуть припухшими коричневыми сосками. Нет, он не станет спешить, даже несмотря на то, что его мужское естество, натянувшее ткань джинсов, крайне настойчиво заявляет о себе.
Он склонил голову к одной груди и облизал языком торчащий бутон. Телом этой женщины, как и ее обществом, стоит наслаждаться не спеша. Он хочет вкусить каждый дюйм, а потом повторить все сначала.
Ее руки легли ему на голову, побуждая сделать больше, и он ладонями приподнял ее груди вверх, жадно посасывая соски, поощряемый ее тихими стонами. Затем коснулся ее живота, положив на него ладонь, осторожно продвинулся дальше, чтобы погладить внутреннюю сторону бедра.
Как из тумана до Дестини дошло, где хочет быть его рука. Она тоже этого хочет. Ее тело тает в ожидании его. Сквозь ткань он потирал, гладил ее, а она извивалась под его ладонью. Она почувствовала, как он расстегнул пуговицу ее джинсов, потянул молнию, и ужас сковал ее.
Дестини никогда прежде не занималась любовью, и не так она предполагала потерять невинность. Она начала его отталкивать, и Кэллум посмотрел недоуменно.
— В чем дело?
— Я не могу. — Они оба тяжело и часто дышали.
— Не можешь?
— Прости, — пробормотала она беспомощно. — Я… я никогда…
— Я буду нежен, моя дорогая…
— Нет. Ты не понимаешь. — Он назвал ее своей дорогой, но действительно ли она дорога ему? Холодная, безжалостная реальность окончательно вернулась. Она доверилась ему, позволила делать с собой то, что не позволяла до этого никому, и ни разу не остановилась, чтобы спросить себя: почему? Почему, откуда вдруг этот физический интерес к ней? Ну так она спросит сейчас и ответит себе незамедлительно. Он подавлен, уязвлен и нуждается в утешении, а она с готовностью согласилась облегчить его боль после разрыва со Стефани.
— Чего я не понимаю? Я понимаю, чего ты хотела минуту назад…
— Это неправильно. — Дестини заерзала, но он уже отодвинулся от нее, сел и стал наблюдать, как она непослушными пальцами застегивает бюстгальтер, потом натягивает рубашку. Растрепанная, но одетая. Можно разговаривать.
— Почему нет? — потребовал ответа Кэллум. — Мы же оба взрослые люди.
— Я просто не могу… Послушай, мне очень жаль, но… я не замена Стефани.
— Я никогда не говорил ничего подобного! — взорвался он, затем несколько раз резко втянул воздух и пристально посмотрел на нее.
— И я не могу… я должна любить мужчину… я не из тех девушек, которые… я сознаю, что очень многого не знаю, и уверена, что если бы была чуть более искушенной… А так я не могу и сейчас хочу подняться в свою комнату. Пожалуйста.
— Иди, — коротко бросил он. — Я не собираюсь тебя держать. Но твоей маме следовало сообщить тебе, что играть с мужчинами опасно.
Его слова эхом звучали в голове, когда она в конце концов оказалась в своей спальне, а ощущение пристального взгляда в спину в момент ее панического бегства никак не проходило.
Желание и страсть — все это, конечно, прекрасно, но недостаточно. Ей нужны стабильность, и безопасность, и брак, и дети. Может, это и старомодно, но на меньшее она не согласна.
Дестини легла на кровать, спрятала лицо в подушку и поняла, что надо что-то предпринять. Она чувствует, что одной ногой висит над пропастью. А она не может упасть!
Надо думать о реальной жизни, и есть только один человек, который может ей помочь.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Через восемь дней в Англию прибыл Генри. Все это время Дестини вплотную занималась делами компании, ежедневно встречалась с кем-нибудь из правления, дважды виделась с Дереком, несколько раз обедала со Стефани и вообще занималась чем угодно, лишь бы не думать о Кэллуме.
До определенной степени у нее это получалось.
Легче было не думать о нем, когда она пыталась вникнуть в сложности различных отчетов, которые, даже на ее неопытный взгляд, выглядели ужасно пессимистично. Но в минуты, когда мозг не был занят, ее мысли тут же уносились к тому злополучному вечеру и не менее ужасному воскресенью, когда они осматривали земли, соблюдая строгую дистанцию, и вели себя так, будто ничего не произошло. У Кэллума, похоже, это получалось само собой. И рядом со Стефани он, кажется, не испытывал никакого напряжения. Наоборот, они чувствовали себя друг с другом свободнее, чем когда были помолвлены. Может, он пытался что-то доказать. Но единственное, что он доказал этим молчанием, — то, что произошедшее между ними было прискорбным недоразумением и не более того.
С тех пор он позвонил ей только один раз, чтобы узнать, приняла ли она решение относительно его
